Девочка и магия

"Нет, дядя Хендрик, вы останетесь с папой. Поверьте, сейчас в империи самое безопасное место, это быть рядом со мной, а лорду необходима надежная защита. Я приняла решение и не надо со мной спорить. Пока папа болен, я ваша госпожа. Не обижайтесь, пожалуйста, на мои слова, дядя Хендрик, ведь я права. Мы отправимся в Мелотаун завтра, а сейчас отведи меня на могилу бабушки".

"Хорошо, миледи. Но сначала я должен передать вам, что один человек просит о встрече с вами".

"Кто?"

"Джуни, миледи".

Аннет растерялась и не знала, что решить, но вмешалась Аня: "Аннетик, выслушай Джуни. Может быть, мы узнаем что-нибудь важное".

"Зачем ты хотел меня видеть?" — сурово спросила принцесса, когда предателя привели.

"Я хотел попросить…".

"Как смеешь ты о чем-то просить меня, после того как поднял руку на моего отца".

"Вы еще ребенок, миледи, чтобы суметь понять мои поступки, но, поверьте, просить я смею. Хотя бы потому, что я не желаю вам никогда в жизни встать перед тем выбором, который был у меня. Чтобы сделали вы, миледи, если бы вам пришлось выбирать: убить свою любовь или убить себя? Молчите. А вот я убил себя. Потому что в тот миг, когда я поднял меч на лорда Зальцера, я умер. Да и прошу я не за себя. Я знаю, что вы встретитесь с Эл и боюсь, что в этот раз победа будет на вашей стороне. Просто пообещайте мне, что если у вас будет возможность сохранить Эл жизнь, вы не убьете ее".

Джуни замер в ожидании ответа. Аннет стояла с пунцовым лицом и молчала. Тогда Аня чуть подтолкнула подругу в бок.

"Я обещаю" — чуть слышно произнесла принцесса, но Джуни услышал ответ и упал на колени.

"Спасибо, миледи, и простите меня, если сможете".

— 11 —

На следующее утро, после бурного ужина в "Утопшей русалке" пан Гусак мучился головной болью и пытался вспомнить, какими судьбами он и пан Шу оказались в крестьянской телеге вместе с мадам Добрюк и мадам Шортюк. На второй телеге ежились от холода девочки из сиротского приюта.

"Да вы, добрые люди, сильно не переживайте. До деревни нашей еще почитай двадцать верст, но вроде распогодилось. Если снег опять не повалит, как раз к обеду и доберемся — рассказывал дюжий мужик, иногда лениво понукая лошадь — А то, что вы согласились на свадьбе дочери нашего старосты спеть, очень даже хорошо. Старосте приятное сделаем, да и нам всем выгода будет. Староста, он мужик не жадный, пару золотых на радостях вам заплатит, и мне добро при случае припомнит. Да и бояться вам, добрые люди, нечего. Сколько живем, "Ангелов" этих отродясь не видывали. Оттого и свадьбу староста затеял, что спокойно у нас…".

Сквозь зычный голос возчика, пан Гусак разобрал тихое бормотание мадам Добрюк: "Два золотых, серебряный, что хозяин в трактире заплатил, и еще медяков монет десять. На свадьбе бесплатно накормят, и спать уложат, а значит, на питание и ночлег тратиться не придется…".

"На детях нехорошо наживаться, мадам преподавательница музыки" — заметил пан Гусак.

"А кто наживается, пан бывший директор? — возмутилась мадам Добрюк — Для девочек и стараюсь. Кто еще о бедных сиротках позаботится, если не я. Уж не вы ли, пан бывший директор? Дождешься от вас. Вы, пан Гусак, только и делаете, что по лесам прячетесь, да с паном Шу вино со страха пьете".

"Нехорошо это" — упрямо стоял на своем бывший директор.

"Мне самой деньги эти вовсе не нужны. А если я и беру себе немного, то только ради высокого искусства. Вот накоплю денег, выйду замуж за приличного человека и тогда смогу спокойно сочинить гимн в честь живого бога Мэллы Кредер. Это будет вершиной моего творческого пути…".

Махнув от досады рукой, пан Гусак переключил свое внимание с бормотания мадам Добрюк на разговор своего приятеля с мадам Шортюк.

В отличие от бывшего директора приюта для сирот, пан Шу выглядел необыкновенно радостным и довольным.

"Я не понимаю, какой интерес может представлять женщина для мужчины, если ее талию можно обхватить пальцами одной руки? — рассыпал повар комплименты мадам Шортюк — А вы, мадам. Вы прекрасны. Вашу красоту можно сравнить только с умением вашей подруги петь…".

Мадам Шортюк ненавидела пение мадам Добрюк и в тайне называла ее "писклявым трубадуром".

"…Ваши глаза подобны двум горным озерам, таким разным, но глубоким и синим…" — продолжал пан Шу.

"Неужели он считает меня косоглазой" — насторожилась мадам Шортюк.

"…А как прекрасны ваши волосы! Прямо как парик…".

"Еще и лысой" — ужаснулась женщина и от такого морального удара даже вспотела.

"…А потеете вы гораздо меньше, чем любая толстая женщина в вашем возрасте. Да и выглядите вы в свои пятьдесят лет, как тридцатилетняя".

"Ну, все. С меня хватит" — решила мадам Шортюк, которой было всего сорок два года, и слегка повела плечом. От толчка могучей женщины пан Шу слетел с телеги и угодил лицом в сугроб.

"Какие мужчины ухаживали за мной — грустно размышляла бывшая гувернантка принцессы Зальцер — Фредрик Зальцер, Эдарт Хохер, а теперь приходится довольствоваться сомнительными комплиментами какого-то повара. Почему всегда, когда хочешь сделать что-нибудь хорошее, получается только хуже".