— Как скажешь. Пусть будет Анархистом, — смеется гость, — так, малышка совсем ничего не знает?
Шершавая чужая рука касается моей щеки. Я распахиваю глаза. В нос ударил запах пота.
— Еще раз коснешься ее, — обещает Эмин, — и я твои пальцы отрежу.
Чужак смеется. Но руку тут же убирает.
— Чего. Тебе. Надо?!
Чего именно я не знаю? И почему Эмин так кричит?
— Шах, ты знаешь, что я прогорел. Но у меня есть ребята, которые верят в меня. Если я не выйду из этой квартиры, они дойдут до Анархиста и поведают ему, что ты прячешь у себя недо труп.
Так меня еще не называли. Недо труп…
Куда только катится моя жизнь?
— Чего надо? Денег? — Эмин расслабляется, — бери и вали.
— Шах, я же говорю, что я прогорел. Снова. Ну, не заложено во мне генетики для бизнеса. Нет хватки жирной, как у тебя. Дай мне готовый бизнес. Свой.
Эмин тяжело дышит. На его лбу появилась испарина. Вена шпарила ощутимо. Эмин Шах, кто же ты? Как только судьба свела нас с тобой?
— Ты не думай. Предложение зачет. Невелика цена за ее жизнь, как считаешь? Анархист узнает и не пожалеет даже тебя.
— Ты и с моим бизнесом прогоришь. Бери деньги, пока даю, — угрожает Эмин.
Эмин нервничает. Бизнес — это не деньги дать. Это намного больше.
— Миллион через год останется миллионом.
— С учетом инфляции еще меньше, — парирует Эмин.
— Говорю же: ты толковый мужик, Эмин! А в бизнесе другие деньги крутятся. Да и не умею я деньги делать. Я их только тратить умею. Все готовенькое хочу. Там у тебя миллионы зелени на блюдечке с золотой каемочкой. Я все не прошу, Эмин. Делись.
Только сейчас ощущаю еще чье-то присутствие. Они стоят на пороге в комнате. Пришли за долей.
Нас не тронут — я чувствую, что Эмин за это спокоен. Опаснее всего был Анархист. Мы от него зависели.
— Ну что, нужна тебе ее дочурка целой? Не зря же я неделю твою хату караулил. Заработал себе на долю, Эмин?
Эмин молчал.
— Я слышал, Анархист тело нагулянной дочери хочет найти. А ты правда ее изнасиловал? По СМИ кричат о жестокой расправе над девочкой…
— Заткнись. Кусок твой.
Эмин сдается. Но меня прижимает крепче.
— Понял. Оставляю вас. Ты свое слово сдержишь, Эмин. Я верю.
Они уходят. Заработали свое за неделю ожидания. Знали, что Эмин меня привезет из Сибири.
Эмин звенит от ярости. Его руки, которыми он меня сжимал, трясутся.
Чувствую его губы на своем виске. И слова, врезающиеся в память раскаленным металлом:
— Никому не отдам. Поняла?
Не отдашь, так сбегу.
Ни за что в жизни я не хочу так сильно бояться за свою жизнь. Маму найду и никогда в твоей жизни не появлюсь.
— Умирать буду, все равно моей будешь. До последнего вздоха.
Я качаю головой. Нет, не буду.
— Будешь, — обещает он.
Я до сих пор слышу его сердце. Так громко и отчаянно оно бьется. Оно сейчас выпрыгнет из его груди. Но почему? Едва ли он испугался тех, с кем говорил наравне.
Я поднимаю взгляд. На его лбу испарина. Эмин выглядел неважно.
— У тебя сердце бьется быстро. Нужно давление измерить и анаприлин выпить…
Эмин засмеялся. Тихо, хрипло. Опасно.
— Я только что лишился суммы размером с трех таких квартир. Про какое сердце ты говоришь? Про это?
С этими словами он хватает мою руку и прикладывает к своей груди.
— Я все отдам… — пытаюсь выдернуть руку.
— Конечно, отдашь. Как насчет сейчас?
Глава 5
Эмин
Я не пью алкоголь, но сегодня был несказанно рад тому, что в баре нашелся коньяк.
Плеснул его в бокал и вставил в ее руки. Тоненькие белые руки на фоне моих загорелых сводили меня с ума своим контрастом.
И ее глаза. Голубые, доверчивые, напуганные. Глаза у нее от матери.
И характер немягкий. Это сейчас она запуганная и робкая, но я уже морально готов к тому, что будет дальше.
Мне было около восьми, когда я начал слушать рассказы отца о женщине, которую он любил. Эта история одержимости точно не повторится с нами. Я буду беречь Диану. Только наладится все, и дальше посмотрим…
— Пей, — велю ей.
— Я не буду.
Сопротивляется. Пытается поставить бокал на стол.
Вот и началось в колхозе утро, твою мать.
— Пей, кому говорю? — сжимаю челюсти.
После моих слов она едва держится на ногах. Я уверен, алкоголь поможет ей расслабиться.
Мне приходится идти на попятную:
— Выпьешь и ляжешь спать.
Лишь тогда она подносит бокал к своим алым губам.
Сдержу свое слово или затащу в постель? В ее взгляде читается сомнение, и это правильно.
Я и сам сомневаюсь во всем, что затеял.
Потому что крышу сносит в два счета.
Я отдаю Диане спальню с балконом. Вид ей не понравился, но привыкнет. Ко всему привыкнет. Будет сопротивляться, придется ломать. Сразу. Еще зеленую нужно приучить, что меня нужно слушаться.
Запираю дверь в квартире, кладу ключи в карман и ухожу к себе. Завтра тяжелый день. Я бы сказал: судный.
Встреча с отцом.
Вот только сна нет ни в одном глазу. В своей голове я проигрывал этот сценарий тысячу раз, но оказался совершенно к нему не готов.
Диана в моем доме. Со мной рядом. Спит буквально за стенкой. Или ворочается без сна, взволнованно прислушиваясь к ночной тишине. К моим шагам.
Представляю, как она напугана.