Девки

— Дальше. В ваших руках сила огромная — хлеб. Маневрируйте умело. Хлеб надо придержать. Надежно припрятать. Везде так теперь поступают. Пускай узнают, как мужичка прижимать. Они нажимают, мы тем же отвечаем. Игра втемную. Никого не видать, а результат ясен: бесконечные затруднения с хлебом, общее недовольство, ропот...

Теперь Вавила Пудов расцвел. Только Карл Карлович, считавший, что ему наперед все ясно, хранил важное спокойствие.

— Сколько у вас партийных? — спросил граф.

— Да один, старый хрыч. Но и от одного хлопот не оберешься, ваше благородие. Вот уж верно говорится, что одна паршивая овца все стадо испортит. Мутит народ. Сбивает молодежь к общей жизни, а баб в женделегатки проводит. Один, как бельмо в глазу. (Шепотом). От одного-то, чай, нетрудно и избавиться, ваше благородие? — спросил Пудов.

Граф усмехнулся в сторону Канашева.

Канашев сказал:

— Избавиться? Это значит, привлечь пристальное внимание в государственном масштабе к этому селу и к этому факту. Осторожнее, Вавила, на поворотах. Всю губернию прочистят. Вон в Одессе «избавились» от селькора, так пять годов в трубы трубят... У нас, ваше благородие, был случай такой три года назад: селькор утонул. И доктор дал правильное заключение — нет насильственной смерти, и свидетелей в пользу факта, что утоп, полсела... Так и доктору не верили и свидетелям, ездили, ездили и все к нам приглядывались, чуть отцепились. Так и сейчас все живу страхами огорожен. Везде, вишь, у них кулак виноват. Убили пьяного коммуниста в драке — кулак виноват. Нет ситца в кооперации — кулак скупил для спекуляции. Горит совхоз, подожгли хулиганы, а в газетах уже призыв: «Вылазка классового врага». Мужик не дает хлеба государству — опять же происки кулака. В ВИКе бюрократ сидит (к царю легче попасть, чем к нему), ищут и там кулака. Девку на околице заголили — подстрекнул кулак. На сходке услышали голос правды — кулак внушил. Выгодно сваливать на кулака голод, болезни, темноту — все от кулака. Он и на картинках рядом с царем, помещиком, полицейским и попом стоит. А тут еще ты, Вавила, — «избавиться от одного»... Соображать немножко надо, что к чему...

— Он верно говорит, — сказал граф Вавиле. — Ведь у нас не открытый бой. Они всем вооружены, а мы нет. Мы с пустыми руками.

— Уж если это удумал, — сказал тихо Канашев, и поглядел на графа, — так лучше один, без свидетелей и соверши... И ни отцу, ни сыну родному не сказывай... И друзьям не признавайся в этом.

— Это другое дело, — сказал граф. — Там никто не замешан... Никого не подведешь.

Он приделал бороду, напялил зипун, надел котомку и, с посохом в руке остановясь у порога, сказал:

— Ну, иду в Зверево. Там у нас дело прочнее. Народ тверже. Скала...

— Народ там отборный. Дубы. Бог благословит! Бог благословит! — напутствовала Досифея.

— Чувствительно вам благодарен! — сказал Пудов.

Граф с Карлом Карловичем и Канашевым простился дружески. Расцеловались.

— Облегчи! Избави! Спаси! — в экстазе восхищенно складывая руки в «гробик», в «крестик», в «умиление», шептала ему вслед Досифея.

Граф ушел. Воцарилось молчание.

— Высокопоставленная особа, — сказал наконец Вавила Пудов, — а какие муки принимает за идею.

Карл Карлович сидел неподвижно на стуле и ждал, когда на него обратят внимание. Наконец обратили.

— Я саметил, Егор Лукич, — сказал он важно, — что вы часто употребляете пословицу — восвеличиваете хозяина, унижаете работника. Вы говорит: «Без хозяина и товар плачет», «Без кота мышам масленица». Это надо прекратить. Это изобличает вас как отрыжку старого, пуржуазного мира. Это не котируется. Лозунг наш — пролетарии всех стран, соединяйтесь... Это относится к работающему народу... Надо понимайт.

Канашев ответил:

— Очень был невоздержан на слова, Карл Карлович. Это верно. Мужицкая привычка.

Не улыбаясь, не оборачивая к ним головы, Карл Карлович заметил:

— Эта привычка Сибирем пахнет. Хорошо, что понимаешь. Не турак. В хороший барабан не надо бить с силой. Дальше. Болтайте больше о том, что к нашему делу не относится, если хочется болтать. Это называется у нас палаполка, и на такого машут рукой. Путьте палаполка. Греческий герой Алкивиад отрубил хвост у своей собаки, чтобы дать пищу толпам черни и тем отвлечь ее внимание от настоящих его занятий. Поступайте так же. Дальше. Ваш Суворов коворил, что тот уже не хитрый, про которого говорят, что он хитер! Старайтесь ладить с людьми и их убедить, что они вас умнее.

Все в такт головой мотали, соглашались с ним. Не поворачивая головы, он продолжал тем же докторальным тоном:

— Что-нибудь сказать — это очень хорошо. Но что-нибудь не сказать — это в тысячу раз лучше. Но если уж никак нельзя смолчать, то выбирайте слова так, как советовал один дипломат. Он советовал: хоспода, слово дано человеку для того, чтобы как можно лучше, как можно вернее скрывать свои излюбленные мысли. Егор Лукич, кругом нас люди...

Он указал в сторону мельницы.

— Ну, эти люди нам не опасны, — ответил Канашев. — Это неграмотные бабы. Дуры девки. Им не до политики. Маленькие люди.