Но каждый раз, когда я намереваюсь свернуть ей шею, она напрягает мышцы и изворачивается, и я вижу, что в руках у меня не утенок, а питон, способный переломить кость в моей руке, овившись вокруг нее.
Но каждый раз, как я собираюсь разбить ее и с яростью бросаю оземь, она с глухим стуком ударяется и остается целой, ни трещинки, она прочнее, чем любой материал, известный человеку.
Но каждый раз, как я обнажаю свои клыки и подбираюсь ближе к ее уязвимому месту, она скалится в ответ, и я теряюсь, потому что хищник не умеет нападать на жертву, у которой такие же клыки.
Но каждый раз, когда я погружаю ее под воду, и тело ее податливо моим рукам, я вижу, что у нее открываются жабры, о наличии которых она и не подозревала всю свою жизнь.
Противоречивые эмоции, которые она у меня вызывает, разрушают нас обоих. Нечто деструктивное, глубокое, горькое и пьянящее, как яд. Не то, что я должен испытывать к ней, но то, что я способен испытывать. Я хочу убить ее и защитить от самого себя, забрать с собою в обитель вечной боли и оградить от всяческих страданий, заставить мучиться до самой смерти и скрасить последние отведенные ей дни.
Раньше я полагал, мне полезно хотя бы единожды очеловечиться до такой степени. Однако, пребывая здесь, я запутался, забылся, и этот план, казавшийся поначалу таким безупречным и лаконичным, не принес ничего, кроме мучений, познать которые я не намеревался. Обычно это я мучаю, ибо создан именно таким, в этом моя сущность, но в процессе сближения с нею мы как будто поменялись местами. Теперь это она искушает меня. Хватает зазубренным крюком за слабое место и тянет на себя. Она даже не замечает этого, не сознает свой силы. А я не заметил, как мне стало нравиться то странное, что между нами происходит.
Мне необходимо быть с нею дольше, чем вечность, но скоро я обязан буду уйти. Я быстро забуду о том, что связывало нас, но не хочу, чтобы хоть одно воспоминание о ней выветрилось из моей человеческой памяти. Я хочу забрать все, что у нее есть, но мне нечего ей оставить. Одинаково властно во мне желание уничтожить ее и спасти. Если не это внутреннее противоречие есть главное проклятие людей, что же тогда является им? Как им удается жить в бесконечном расколе надвое, испытывая нечто столь жгучее и неразрешимое изо дня в день? Как они справляются с этим?