Девичьи сны

— Тут гуашь, акварель, — пояснял Сакит Мамедов. — Вот эти рисунки относятся к шестнадцатому веку, тебризская школа. Юля-ханум, обратите внимание на эту миниатюру. Видите? Женщина в саду, красные плоды — это гранаты. Очень редкая вещица. Исфаханская школа, семнадцатый век. Я считаю, ее нарисовал Реза Аббаси, знаменитый мастер при дворе шаха Аббаса. Его манера…

Продолжая рассказ о художниках, он пригласил меня к столу. Рассудок подсказывал: надо извиниться и уйти. Но я осталась. Мы сели за низенький столик, накрытый со вкусом: на пестрых салфетках, словно тоже вышедших из тебризской школы миниатюр, стояли коньяк «Гек-Гёль», вазы с пахлавой и огромными гранатами. Я спросила, почему Сакит живет один.

— Не везет с женами, Юля-ханум. С первой развелся, потому что не могла родить… рожать детей… Вторую я прогнал — она была, извиняюсь, нехорошего поведения.

— Первый раз слышу, чтобы азербайджанка…

— Да, это редко бывает. Но теперь, знаете, такое время, когда люди забыли… забывают о правилах, о традициях… Юля-ханум, разрешите выпить за ваше здоровье.

Слишком говорлив, думала я, слушая его нескончаемый монолог — о нравах, о случаях из жизни бакинских знаменитостей. Но коньяк приятно затуманивал голову, а пахлава была на редкость вкусная, орехов не жалели, когда ее пекли. И гранаты были замечательные.

— Геокчайские гранаты самые лучшие. — Сакит, ловко взрезав концом ножа тонкую красную кожуру, высыпал в глубокое блюдце спелые темно-красные зерна. — Ешьте. Нет ничего полезнее гранатов. Они улучшают кровь. Не смейтесь, Юля-ханум, это научный факт.

Вдруг он пересел из своего кресла ко мне на диван. Я насторожилась.

— Юля-ханум, я хочу вам сказать… Вы мне очень нравитесь. Я знаю, вы остались одна, я тоже один, видите, как я живу. Ни в чем не нуждаюсь. Юля-ханум, я делаю вам предложение.

Я отодвинулась к краю дивана, и очень неудачно: зернышко граната упало на мою бежевую юбку и оставило пятно.

— Пойдемте в ванную, — сказал Сакит заботливо, — там смоете.

— Да нет, ничего…

Растерянная (хоть и ожидавшая признания), я поднялась. Тотчас Сакит встал передо мной, взял за плечи.

— Юлечка, давайте соединим наши одинокие жизни, — сказал он несколько торжественно.

— Спасибо, Сакит Мамедович…

— Просто Сакит!

— Спасибо за предложение, но я…

— Юля, вы меня волнуете! — Его лицо приблизилось, я ощутила слабый запах духов от его усов. — Юлечка, вы такая женщина… такая женщина…

Он стал меня целовать, норовя в губы, но я отворачивалась. Атака нарастала в быстром темпе. Щеки у меня горели под пылкими поцелуями. Но когда его руки слишком уж осмелели, я вырвалась из объятий и устремилась к двери.

— Юля! — Он кинулся за мной в переднюю, где висели над зеркалом оленьи рога. — Почему уходишь? Чем я обидел?

— Вы очень нетерпеливы, Сакит Мамедович.

Я надела шапку, пальто, руки у меня дрожали, пуговицы не попадали в петли.

— Юля, очень извиняюсь, если…

Он выглядел таким расстроенным, что я невольно смягчила тон:

— Надеюсь, Сакит Мамедович, что наши отношения останутся хорошими. До свиданья.

И выскочила на улицу. Норд ударил в лицо холодным дождем. Если бы я знала, где жил Сергей, то, наверное, побежала прямо к нему. Не раздумывая…

Март наступил жутко ветреный. Стекла дребезжали и днем, и ночью под порывами норда. В один из мартовских дней свалилась на мою голову история с Нининой беременностью. Я вам уже рассказывала, не стану повторяться. Я была вне себя от горя, от гнева на непутевую дочь. Мама твердила из-за ширмы:

— А все потому, что ты разрушила семью… Сама виновата…

Я видела, конечно, как переживал мою беду Котик. Какими сочувствующими… да нет, влюбленными глазами он на меня смотрел.

— Юля, — сказал он однажды, когда мы вместе вышли из института и мартовский ветер с посвистом накинулся на нас. — Милая Юленька, разреши мне откровенно…

Я кивнула.

— Юля, я знаю, к тебе пристает Сакит. Будь осторожна с ним, прошу тебя. Он страшно эгоистичен, он изломает тебе жизнь.

— Не беспокойся, — сказала я. — Сакиту отказано.

— Да? Ну хорошо, это хорошо. — Котик помолчал немного. — Юлечка, а теперь скажу тебе… только не сердись… На меня снова нахлынуло то, прежнее. Думал, это давно прошло, растаяло… Нет, не прошло, Юля. Я по-прежнему испытываю к тебе такую нежность… Прости, что касаюсь запретного…

— Нет, ничего, — сказала я с чувством горечи. — Я же теперь свободная женщина, и каждый имеет право…

— Ты не должна так говорить, — с горячностью перебил меня Котик. — Я — не «каждый». Всю жизнь, всю жизнь, Юля…

— И ты не должен так говорить. У тебя репутация прекрасного семьянина. Ты же не бросишь Эльмиру.

— Нет, конечно. — Он поник головой. — Но если бы ты меня позвала…

— Котик, милый, не надо. Не ломай себе жизнь. Хватит того, что у меня жуткие осложнения. Ты знаешь… ну, что ж скрывать… Нина забеременела.

— Господи! Что за глупая девочка! Что же делать, Юля? Рожать в такие годы?..

— Рожать нельзя. Котик, знаешь что? — Я как бы споткнулась на этих словах. — Скажи Сергею, чтобы он вернулся.

Черт с ним, добавила я мысленно.