В тот день выдали немного муки, я испекла блинчики и предвкушала, как Сережа станет их есть и похваливать. Если бы еще и сметана… да где ее взять?
Сергей ел блинчики один за другим, запивал чаем — и молчал.
— Что случилось? — спросила я.
— Ничего.
— Сережа, я ведь вижу. Господи, что еще?
— Да ерунда, — сказал он неохотно. — Чушь собачья… Я его последний раз в тридцать шестом году видел… Ему и полгода не было…
— О ком ты, Сережа?
— Да о Ваське… ну, о сыне… Разве могу я нести ответственность, если никакого не принимал участия…
— Что случилось?! — закричала я. — Ты можешь сказать ясно?
Он посмотрел на меня так, словно в первый раз увидел.
— Пришла какая-то бумага. По линии органов. Васька арестован в Москве.
Я хлопала глазами, а он допил чай и перевернул чашку на блюдце кверху дном.
— Завтра меня вызывают в Балтийск, в отдел… К особистам, в общем…
Наш поселок стоял, можно сказать, на краю земли. На узкой песчаной косе Фрише Нерунг. Но мне даже нравилось это: тут у меня был — впервые в жизни — свой дом. Пусть не дом, всего лишь комната в пятнадцать метров, с окном, из которого всегда дуло, как ни затыкай щели. Но это была
Из Балтийска Сергей вернулся не то чтобы веселый, но — приободрившийся. Обнял меня, подкинул Ниночку к потолку, она радостно верещала — потом мы сели на тахту, и я навострила уши.
— Понимаешь, — сказал Сергей, — они получили бумагу. В какой-то московской школе несколько девятиклассников организовали группу изучения марксизма. Заводилой был Васька. Я и не знал, что они в Москву переселились. Лизин муж, бухгалтер Кузьмин, работал в наркомземе. Он Ваську усыновил, дал фамилию, а когда эту группу арестовали, Кузьмина тоже взяли, и он заявил на допросе, что Васька не его сын, а мой. А я-то уехал, когда ему полгода было, и больше никогда не видел. А они говорят: «Мы понимаем, что вы касательства к воспитанию не имели. Но между вами и сыном могла быть переписка». Я говорю — даю честное партийное слово, не было никакой переписки, ни одного письма. Я и адреса не знаю и даже что они в Москву переехали…
— Постой, Сережа. Что-то я не понимаю. Группа изучения марксизма — что в этом плохого?
— Ну… это они так себя назвали. А следствие определило по-другому: молодежная антисоветская организация.
У меня, наверное, был вид идиотки.
— Ну что ты не понимаешь? Лезут в Маркса, ищут… ну, несоответствия между тем, что написано, и тем, что получилось… Дурак Васька, — сказал он, скривившись, как от зубной боли. — Маркса ему, видите ли, надо читать. «Краткого курса» ему, дураку, мало. В «Кратком курсе», в четвертой главе, весь марксизм в сжатом виде — читай, изучай, как все люди. Первоисточники ему, видите, нужны.
— Мы в институте конспектировали первоисточники.
— Так то в институте, под руководством преподавателя. Это другое дело. А тут сам полез, без подготовки.
— Ну и что, если сам? Парень хотел разобраться…
— То и плохо, что сам! — Раздраженная нотка появилась у Сергея. — Что может понять в философии безусый юнец? Ему и семнадцати еще нет. Дурак, вот и все!
Я вздохнула. Незнакомый мне дурак Васька арестован за чтение Маркса. Понять это трудно, но факт есть факт. Да мне-то какое дело? Мне нужно, чтобы под ногами была не трясина, а твердый грунт…
— Значит, они от тебя отвязались, Сережа?
— Подполковник, который со мной беседовал, умный мужик. Понимает, что моей вины нету никакой. Он так и сказал: «Мы понимаем, что вы не виноваты. Мы, — говорит, — посоветуемся в политуправлении».
Спустя два или три дня вызвали Сергея в политуправление. Какой у него там был разговор, он не счел нужным мне рассказать. Но я видела, какой он ходит хмурый.
Еще прошла неделя, другая — вдруг Сергей мне заявляет:
— Юля, мой вопрос решен. Демобилизуюсь. Ухожу в запас.
Я чуть не села мимо стула.
— Тебя выгоняют с флота?
— Никто не выгоняет, — отрезал он таким тоном, что я сразу вспомнила портнихины слова об его строгости, которой побаивались подчиненные. — Ухожу с правом ношения формы.
— Но ты же не виноват!
— Если бы был виноват, то другой… другое было бы решение. А так… ну арест сына тень на меня бросает. Неужели непонятно?
— Что я должна понять?
— Ты действительно наивна или разыгрываешь наивность? Ну нельзя, нельзя с такой тенью на политработе! Да еще в такой обстановке! В ударном соединении!
— Не смей на меня кричать, — холодно сказала я.
— Я не кричу… Объясняю просто…
Еще около двух недель заняло оформление бумаг. Перед тем как начать укладывать вещи, я спросила:
— Так мы поедем жить в Баку?
— В Баку? — Сергей наморщил лоб.
— У тебя есть какое-нибудь другое место?
Он покачал головой. Не было у него никакого другого места.
Глава семнадцатая
Баку. Январь 1990 года