Девичьи игрушки

Резали быков и откормленных боровов, свертывали головы гусям и кидали на возы, разоряли кладовые. Казаки разбивали княжеские саркофаги, грабили драгоценности, а кости покойников разбрасывали. Скуластый татарин, плюясь и бранясь по-своему, пытался стащить перстень с толстой кости пальца какого-то воеводы прежних времен, чья рука когда-то не раз обращала в бегство предков грабителя могил.

Разгромили шинки. Обоих шинкарей в пиве утопили, а потом еще ругали себя за горячность – доброе хмельное испортили!

Впрочем, веселились и грабили не все – кто-то и делом занимался.

Подкова шел по залам дворца, носившим следы горячей схватки.

Стены были иссечены пулями, оконные перелеты и витражи разломаны, десятки обезображенных тел валялись чуть не друг на друге. Видно, и над мертвыми телами потрудилась сабля и палаш, так велика была ненависть.

Сотник не обращал внимания, спокойно ступая прямо в кровавые лужи, какие его спутники все ж старались обойти. Портреты предков князя Остророжского, висевшие на стенах, так же были порублены и испакощены.

– Тут, что ли? – спросил он у трясущегося пленника – маленького седого человека в вытертом турецком кафтане. – Тут, пан библиотекарь?

– Точно так, ваша милость.

Казаки при участии Батыра ловко привязали несчастною к столу, на котором тот книги листал да выписки делал.

– Так скажи мне, есть ли у тебя книга одна… Привез ее прадед княжий из Москвы, при короле Сигизмунде… не припомнишь? – почти ласково справился Подкова.

И от этой ласковости редкие волосы стали дыбом на голове немолодого бакалавра Станислава Гуты. Страшнее даже стало, чем когда вырвали его из толпы по безмолвному приказу этого жуткого шляхтича да поволокли куда-то.

– Я ведь знаю, что она здесь! Отдай – и отпущу…

«Умрешь без мучений», – говорил хищный взгляд сотника.

– Не помню, милостивый пан, – выдавил из себя Станислав. – Я лишь месяц тут…

– И прежний библиотекарь тебе ничего не передавал? – добродушно усмехнулся сотник. – Зачем врешь? Добро княжье бережешь? Так нет уже князя!

– Нет, ваша милость, не передавал. Помер он. Потому князь меня и нанял.

И проклял себя в очередной раз премудрый бакалавр, что согласился на сытное да хлебное место остророжского библиотекаря, что променял должность наставника бернардинского коллегиума – пусть голодную, зато за неприступными львовскими стенами…

Что уж теперь…

– Хозяин, может, ногти ему снять? – белозубо улыбнулся татарин Батыр. – Сразу вспомнит!

Ян посмотрел в белые от ужаса глаза пожилого библиотекаря. Смотрел долго и понял: не врет.

И мысленно выругался.

Выходило, что почти даром он влез во все эти дела, даром три месяца мотался по Литве да Подолии, сколачивая сотню, даром вытащил из полоцкой тюрьмы Басаврюка, что стало в сотню червонных.

Правда, и на этот случай был дан ему приказ – сжечь все, чтобы уж точно книга не досталась никому. Но сжечь все равно придется…

Развернувшись, ударил он кулаком в лоб Станислава Гуты, и погас навеки свет в очах того. Вроде и рука у пана сотника была не такая большая, и кулак не больно тяжелый. А убил на месте – да не в висок или в переносицу как бывает, а в лоб, где кость толста и прочна.

– Ото ж! – только и нашелся сказать казак Хорько перекрестившись. – Добрый удар!

Не глядя на мертвое тело, Подкова вздохнул и вытащил с полки первую книгу…

На площади перед костелом Басаврюк творил суд над шляхтичами да приспешниками их.

Им выжигали глаза, ломали руки и ноги, сдирали кожу и обезумевших от боли поливали кипятком из казанов, где уже варились их дети.

Гайдуков, что не сложили оружия, сажали на кол или вешали за ребро и подпаливали медленным огнем.

Священников латинских и монахов, каких набралось десятка два, решили просто сжечь, но раздумали – и, тоже облив кипятком, бросили умирать долгой и страшной смертью.

– Жида, ксендза и пса на одну осину! – комментировал Басаврюк.

А пока творились все эти дела, какие даже летописцы того жестокого века не всегда пером описывали. Пока рвала четверка волов князя Стефана, да разодрать не могла (не знал Басаврюк, что надлежит человеку сперва сухожилия надрезать, а княжеского палача, который бы мог ему это подсказать, головой в костер одним из первых сунули)… В это время Подкова просматривал книги…

Брал с полок, листал, проглядывал, кидал на пол.

Батыр со стрельцами да казаками снимал с иных дорогие оклады, безжалостно топча чужеземную мудрость. Иногда люди сотника чуть не дрались из-за серебряных застежек и самоцветов. Стрелец Семен, изучая золотое тиснение, думал, скребя затылок, – нельзя ли как-нибудь его ободрать да счистить: глядишь, на десяток дукатов угорских набралось бы золота.

А Подкова все листал книги, и все чаще срывались с его надменных губ слова, какие и пьяному казаку было бы зазорно употребить.

Удача улыбнулась ему на шестисотой книге – уже за полдень, когда на шпиль костела подтянули поруганные тела княгини и дочерей, а псы уже не хотели есть шляхетского мяса.