Да чтоб я знала. После полудня обещали сказать. Правда, когда этот полдень, черт его разберет, - пробормотала Аксонна, запрокидывая голову и вглядываясь в снежно-черную мглу зимнего неба. Авак вежливости ради посмотрел туда же, и сверху же мягко приземлился, убирая свои крылья, Ларгентум. – Привет, Баумгартнер.
Это кто? – полюбопытствовал Авак.
Неважно. Чего хотел, капитан Доставучесть?
Фелликс фыркнул, за что получил недовольный взгляд учителя по полетам и поспешил убраться.
Вот ему настучать хотел за несанкционированный полет, - ответил Серафим. – Но раз убежал, пусть бежит. И, Баумгартнер из стратосферы сигал.
Ботан. Так-то и ты летал несанкционированно.
То есть?..
Мы видели твой полет шмеля. Ай, Ратенту настучит, как узнает!
Не настучит, но не надо Ратенту.
Ратенту не будет, если ты мне скажешь, какие на Лами’иде зимы, – сказала анфорка.
Это смотря где, - пожал плечами Ларгентум, слегка удивленный таким вопросом. – Если ближе к экватору – само собой, толком от осени не отличишь, каша одна на улице. А углубляясь к полюсам, к ледяным океанам… там, конечно, снежный ужас. Я бывал как-то в городе, что находился в субарктическом поясе, так там градусов так минус пятьдесят-шестьдесят стукало, на бровях сосульки висели. Я из гостиницы не выходил, а местные только смеялись. Короче, плохо я съездил.
Морозовосприимчивое вы существо, Фенариус.
Виновен, что ж.
А сколько тебе тогда было? Ну, когда ты в том городе побывал?
Сто семь, если я не ошибаюсь.
На Терре в такие морозы дети гулять ходят. Занятия, понимаешь, в школе отменяют, а они в снежки играют.
Ха-ха.
Разница менталитетов, вот и все. А вообще зиму я тоже не люблю, - сморщила нос, когда на его кончик холодной каплей осела случайная снежинка, Аксонна.
Почему же? – удивился Ларгентум. - Это прекрасное время года. Природа засыпает. И готовит самые свои красивые наряды, самые яркие и сочные краски, чтобы красоваться ими всю весну, все лето и всю осень. И вновь прячется в снежную шубу безмолвия и сна, чтобы на следующем витке бесконечно повторяющейся спирали времен года оказаться еще краше и милее. Любое время года замечательно, Сонья, просто не все могут разглядеть и осознать все это.
Я могу осознать холод, - проворчала Радуга, поежившись от очередного порыва ветра и присев на слегка припорошенную снегом лавочку. – Я могу разглядеть, что множество живых тварей, не впавших в спячку, голодает и мерзнет.
Это естественный отбор, - покачал головой Серафим, присаживаясь рядом. Сняв с рук вязаные варежки, которые он по старой привычке надевал поверх еще одних, он без вопросов надел их на ладони ученицы, которая снова забыла перчатки. – Слабый и глупый погибает, сильный и дальновидный выживает. Тут ничего не попишешь. Выживали бы все – не хватало бы пространства и пищи для всех, не выжил бы никто – апокалипсис уже какой-то. Палка о двух концах, кажется, оно зовется, или как-то так.
Аксонна вздохнула, прижимаясь плечом к наставнику.
Я знаю. Всех не спасешь. Но я не об этом.
А о чем же?
Зимний холод всегда напоминает мне о моей тюрьме, - закрыла глаза анфорка, устраиваясь поудобней. – Как ни было бы холодно здесь, там было гораздо холодней.
«Вектор», – тихо произнес Ларгентум.
Радуга молча кивнула.
Расскажешь? Возможно, полегчает.
Я уже рассказывала. Элу. Легче не стало.
Сталкер взглянул на Аксонну, на ее пустые глаза и, протянув руку, слегка приобнял за плечи.
Расскажи. Пожалуйста.
Я не хочу, хотелось прорычать Аксонне. Я не буду, хотелось ей крикнуть, вырваться и сбежать. Я не стану, прикусила она губу. И все-таки заговорила.