Девятый Вал: Эпизод 1 (СИ)

Однако не успела она спрыгнуть со здания, как мимо просвистела ярко-желтая молния пули. «Это как?!» - ошеломленно подумала Аксонна, метнувшись в сторону. Желтый цвет? Бронебой? Бронебой у Лени! Какова вероятность того, что тут сразу два снайпера с бронебоем, из которых один вражеский? И метит в нее? В груди аж стало больно от забившегося в ней сердца: вероятность нулевая.

Леня, укурыш придурочный, - завопила она в коммуникатор, - ты совсем сбрендил?!

В ответ ей послышался ехидный смех, от которого анфорку прошиб холодный пот.

Вовсе нет, - ухмыльнулся в интерком Никанор, и Леня выстрелил снова. – Танцуй!

На сей раз он не промахнулся, и пуля – уже не бронебойная, как назначено было, а разрывная – с хлестким звоном пробила плечо взвизгнувшей анфорки навылет, задев кость. Аксонна петляя бросилась наутек по крышам, зажимая рану, и вдогонку ей неслись красноватые «разрывки». Под ногами крошилась черепица, хрустел давно забытый шифер, дыхание рвалось в груди. Застрочила сзади и лазерная автоматическая винтовка «Шредер» – к Лене присоединился Никанор.

Пришлось прыгать. Инертные гасители послушно приняли удар о землю, но болевой шок и ступор заставили анфорку свалиться на колени. Она попыталась подняться на ноги; раненое плечо, когда она оперлась руками, прострелило острой болью, и в голове вновь взорвалась крошечная атомная бомба. От боли она отвыкла давно, так как привыкла причинять ее сама, и сознание, и прежде не бывшее кристально чистым, подернулось туманом.

Второй выстрел пробил грудную клетку, громко звякнув пулей о ребро и засев в легком и отбросив ее обратно на асфальт. Аксонна уже не вскрикнула – всхлипнула. Она пыталась уцепиться за остатки уплывающего сознания, сфокусировать взгляд, но все уже безнадежно расплылось. Дышать становилось все трудней, грудь поднималась и опускалась легкими толчками. Пальцы сжали сухую землю под грудью в тщетной попытке подтянуться, изо рта рвались только хриплые звуки, а не просьбы о помощи. На губах выступила кровавая пена.

Анфорка заметила, что к ней подошли двое. Она ясно различила в них Никанора и Леню – по голосам.

Пусть лежит? Или добивать?

И так помрет. Еще руки марать. Идем.

А от тела избавляться не нужно, не?

На нас не повесят. Ноги.

Наемники ушли.

Тишина давила на уши: местные явно боялись выйти. Неровные хрипы изо рта звучали как лязг металла. Тело затопило холодом, словно Аксонна нырнула в ледяную прорубь. Дышать уже она не могла. Они все просчитали – и куда именно стрелять, и чем. Сознание ускользало – неотвратимей и быстрей, и перед тем, как тьма поглотила ее, она увидела чей-то темный силуэт, чьи-то странные зеленые глаза...

Но тьма была недолгая. Тяжесть с груди пропала, а боль отступила, став более тупой и менее ощущаемой. В глотке была непривычная сухость. Волосы щекотали шею, от этого нестерпимо хотелось ее почесать. Но руки не поднимались. Их вообще как будто не было. Никогда.

Белый потолок. Белые стены. Ярко-белая лампа на потолке, заставляющая невольно жмуриться. Белый стеллаж у стены, белый стол, белые ящики, все ослепительно, стерильно, непривычно белое, вызывающее желание привнести любой другой цвет в этот филиал Рая на земле.

А, нет. Есть тут кое-что цветное. Некий кадр в черном с алым плаще и длинными темно-русыми волосами, сплетенными и уложенными в красивую, почти женскую прическу, стоял у другого стеллажа и разбирал странные ампулы, придирчиво осматривая каждую и сортируя по коробочкам. Темно-карие, почти черные глаза были почти скрыты за длинной челкой, но в них были видны сосредоточенность, спокойствие и некая надменность, присущая аристократам. Тело вытянутое, долговязое, не лишенное грации и размеренности. На голенище сапога кадра поблескивал десантный нож с широким и тонким лезвием. Эх, вот дотянуться бы…

Кадр закончил разбирать ампулы и закрыл стеллаж, направившись к другому. Попутно он скользнул взглядом по Аксонне и произнес:

Так бы и сказала, что очнулась, не нужно сверлить меня взглядом.

А мало ли какой ты нервный, - криво усмехнулась анфорка, обнаружив, что может разговаривать, хоть и хрипло.

Я нервный, правильно. Но не настолько, насколько ты себе вообразила. – Кадр взял из стеллажа стетоскоп и, присев к пациентке отключил эластичные захваты, предотвращающие любое ее движение. – Siediti (Садись). Как себя чувствуешь?

Аксонна осторожно села, опираясь на разумно поданную ей руку, очевидно, врача, очевидно, итальянца, родной язык которого переводчик воспринял и перевел, хоть и не сразу. Потерев глаза и разведя плечи в стороны, она нагнулась и снова выпрямилась.

Отменно омерзительно, - вынесла она вердикт собственному самочувствию. – В груди болит жутко, плечо саднит. А еще безумно трещит голова.