Девятый круг

Моего первого человека я убил, когда мне было шесть лет, хотя вовсе не имел такого намерения и не получил никакой платы за это преступление. Это произошло в сиротском приюте, и теперь я все хорошо помню. Остальные находившиеся там дети невзлюбили меня с самого начала по какому-то случайному ребяческому поводу. Но среди всех особенно выделялся один, который буквально возненавидел меня. Аарон Томас. Он был постарше, лет девяти, и угрожал мне всякий раз, когда имел для этого хоть малейший повод, а монахини, работавшие в приюте, практически никак не вмешивались в подобные ситуации, ведь это способствуют становлению характера, не так ли?

И вот однажды, во время игры, Аарон выпал из окна четвертого этажа, но удержался, ухватившись за карниз, и завопил, прося о помощи. Я, не колеблясь ни секунды, бросился к окну, чтобы помочь ему, и даже не думал о тех отвратительных поступках, которые он совершал в отношении меня. Но когда я бежал к окну, то споткнулся о какую-то детскую игрушку, лежавшую на полу, оступился и, стараясь удержать равновесие, инстинктивно ухватился за то, что попало под руку. К несчастью, под руку мне попал нижний край поднятой фрамуги, и под тяжестью моего веса она резко опустилась прямо на пальцы Аарона. Он, взвыв от боли, разжал пальцы и упал вниз, разбившись насмерть. Одна из монахинь вошла в комнату в тот самый момент, когда я «прыгнул» к окну, чтобы со всей силы обрушить раму на пальцы моего ненавистного мучителя, упавшего в результате этого с высоты четвертого этажа на вымощенную камнем площадку внутреннего двора. То же самое увидели и другие дети, находившиеся в комнате. Все монахини были убеждены, что после того, как я столь длительное время молча сносил обиды и издевательства, терпение мое в конце концов лопнуло и я совершил это убийство с поразительным для ребенка хладнокровием.

Я никогда никому не говорил, что пытался помочь мальчишке. Никогда не плакал. И никогда не проявлял сожаления, хотя тоже был потрясен тем, что произошло. Почему я ничего не сказал? Насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы только я повел себя как нормальный ребенок и, демонстрируя холодную безжалостность, не убеждал секретную службу в том, что являюсь идеальным кандидатом для их программы воспитания и обучения детей? Аарон Томас, этот задира из детства, не только сделал меня несчастным, он… разрушил всю мою жизнь! В тот момент я радовался, что он мертв! Я ненавидел его! Я радовался, что убил его, я так радовался! Во всем был виноват он! Посмотрите, что он сделал со мной! Если бы он не изводил меня так сильно, монахини не сочли бы мой поступок преднамеренным убийством. Вместо этого они смогли бы воссоздать подлинную картину случившегося. Если бы Аарон был добродушным ребенком и в целом мире не имел ни единого врага, тогда монахини захотели бы поверить, что я бежал к нему на помощь. И тогда бы они именно это и увидели.

Ирония заключается в том, что начинал-то я с добрых дел. Регулярно обследуя спальни девочек в дневное время, я ловил там пауков и выносил их из дома, потому что тяжело воспринимал девичьи взвизгивания и вопли и следующие за ними шлепки тапочек по полу, размазывающих по нему обнаруженного паука.

— Почему вы так не любите пауков? — спрашивал я. — Разве они причинили вам хоть какой-нибудь вред? Хоть кому-нибудь они навредили?

Мне представлялось, что со стороны этих болтливых и хихикающих глупышек было верхом высокомерия считать для себя оскорблением лишь сам факт существования этих созданий. К несчастью, однажды Аарон услышал мой разговор с девочками на эту тему и с тех пор стал убивать пауков на моих глазах, как только ему предоставлялся такой случай. Я ненавидел его за это. Я понимал, как важно по-доброму относиться к животным… к насекомым… быть добрым ко всему, что меньше меня. Я понимал, что любая бессмысленная смерть причиняет боль Богу. Я не желал страданий никому — даже Аарону, хотя и ненавидел его. Поэтому я и кинулся спасать его, когда он вывалился из окна и висел, уцепившись за карниз. Поступив так, я на всю жизнь обрек себя творить жестокость, вызывать ужас, совершать кровопролития. А мне надо было просто оставаться на месте и ничего не предпринимать — просто смотреть, как он будет падать, потому что никто бы не осудил меня за это, хотя такое поведение и заслуживало бы упрека.

Я вспоминаю, как одно время, когда я был маленьким, мне хотелось поскорее вырасти, чтобы стать пожарным. Наверное, это как-то связано с ярко-красной игрушечной пожарной машиной, с которой я очень любил играть, пока Аарон не отобрал ее у меня… Разумеется, профессии убийцы в моем перечне никогда не было…

Что ты хочешь делать, когда вырастешь, Джиллигэн?..

Убивать людей…