Девятый круг

– Стой, Люси, – в попытке сесть просипел с кровати Лютер. – Не надо. Она меня спасла. Давай ее отпустим.

– Да? Я о ней наслышана. Еще та оторва. Зачем давать шансы? Или ты так уверен?

– Уверен.

Люси нагнулась, сняла со спецпояса Эндрю наручники, после чего под дулом пистолета подвела меня к открытой двери санузла.

– Полезай в душ, – велела она.

Я шагнула в душевую кабинку, а она бросила мне наручники. Если б она меня сейчас убила, я бы, пожалуй, не очень и возражала: со смертью Эндрю Томаса развеялись мои надежды разыскать дочь.

– Что делать, ты знаешь, – сказала мне Люси.

– Люси…

– Не испытывай мое терпение, сучка.

Один браслет я замкнула у себя на запястье, второй пристегнула к стояку.

Люси исчезла обратно в палату. Чем она занимается, я не видела, но, судя по звукам, там с одышливым сипеньем поднимался с кровати Лютер.

Послышался взвинченный голос Люси:

– С минуты на минуту они сюда нагрянут.

– Перестань. Подтолкни меня к ванной.

В дверном проеме появилась Люси, а вместе с ней на каталке Лютер. Он неотрывно смотрел на меня своими могильно черными глазами.

– Эндрю изжил из себя человечность, – сказал он, – но не полностью. Это его сгубило. Слишком уж много выживших он за собой оставлял. А выжившим свойственно возвращаться и цапать тебя за задницу.

– Лютер, скажи: ты знаешь, где мой ребенок? Ответь, пожалуйста.

Помолчав, он сказал:

– Эндрю вечно сокрушался о том, что он проделал с Вайолет. С ней и ее сыном. Так многие из нас сбиваются с пути. Все мы губим, ломаем, рушим. Но иногда… – изо рта у него выскользнул язык, змеисто облизнув бледные полоски губ. – Иногда мы пытаемся склеить то, что сломали.

На этом Люси, обрывая его, толкнула каталку, и они оба скрылись с глаз.

Было слышно, как открылась и захлопнулась дверь. А следом крики и выстрел, от которого сердце в моей груди скакнуло к горлу.

Это кто, охранник Фина? Накрыл Люси? Или она его?

Или… боже упаси… кого-то из моих ребят?

Я не металась, не звала: не было смысла. На соседних этажах выстрелы были слышны каждому, и по больнице это разлетится в считаные минуты.

В самом деле: не прошло и минуты, как ко мне в санузел влетели Гарри и Херб, оба с пистолетами.

– Фин? – с ходу спросила я.

– В порядке, – бросил Херб. – Тут под дверью мертвый коп. Улей весь гудит. Что, черт возьми, стряслось?

– Найди ключ к наручникам, – я нетерпеливо потрясла своей прикованной к стояку рукой. – Быстрее, Херб! Надо отсюда делать ноги. Мне кажется, я знаю, где ребенок.

* * *

Услышанное от Эндрю многое разъясняло. В самом деле, все вполне логично.

То, что мы сейчас действовали без уведомления властей, делало наше положение несколько рискованным. Риск, который во время нашей продолжительной поездки висел на мне бременем. Но не хотелось, чтобы впереди нас туда со стрельбой влетел полицейский спецназ. По опыту известно, что порой это плохо заканчивается.

Поэтому внутри я просто твердила себе, что мой ребенок цел и невредим и я благополучно его верну.

Парни настояли, что отправятся со мной, хотя и были в неважнецкой форме. В больнице с нас потребовали подписать справки о том, что мы выписываемся самовольно, вопреки указаниям врачей. Особенно хрупок был Фин, но отговорить его ехать было все равно что городить среди потока дамбу из единственного мешка с песком. Дорогу нам облегчало и тяготило пение Гарри с Хербом: дуэтом они горланили старые хиты Нила Даймонда – не в ноты, но с душой (причина, подозреваю, в их только что возникших лирических отношениях, а также в мощных обезболивающих).

Сначала было вроде ничего, но после пятой сбивки в «Минорной песне» (обоих подвело незнание текста) я уже скрипела зубами так, что могла запросто разгрызать гранит.

Когда мы, наконец, добрались до Пеории, я проверила, полон ли барабан моего «кольта», хотя в душе надеялась, что он мне не понадобится.

– Гарри, Херб, на заднюю дверь. С собой берете один из «универсальных ключей». Фин, ты дожидайся здесь.

– Ага, сейчас.

– У тебя только что была тяжелая операция.

Он повел глазами с таким видом, будто ему все это нипочем, и ухватил второй ключ.

Вчетвером мы выбрались из моего «Ниссана» и стали приближаться к жилищу Вайолет Кинг.

Это должна быть она. Больше некому.

Именно ей Энди посылал чеки со своими гонорарами. Именно он чувствовал себя виноватым в потере ее ребенка.

Вылезти из тех пластиковых пут без посторонней помощи он бы не смог, и хотя полиция Детройта пока не расшифровала ничего из отснятого им материала, я нутром чуяла, кто ему в этом посодействовал.

Решающим доводом была бутылка из-под вишневого пива. И подозрение мое подтвердилось, когда на подходе к передней двери я с бьющимся сердцем заслышала чудный, ни с чем не сравнимый по мелодичности плач младенца. Фин был все еще в швах, я сама мало чем от него отличалась, поэтому с собой мы захватили два «универсальных ключа» – банки из-под краски с начинкой из бетона. Один замах по задвижке, и дверь с треском распахнулась.

Мы ворвались внутрь.

Вайолет сидела на диване, мою дочурку держа на сгибе локтя.

На нас она воззрилась в оторопелом удивлении.

Которое переросло в огорчение.