Девятый день

Сейчас Эд высоко держит голову, а когда говорит, смотрит прямо в глаза. Плечи распрямились, стало видно, что Эд практически одного роста с Сэмом. Шаги широкие, тело расслаблено, к тому же на лице то и дело появляется улыбка, а ведь до этого Сэм вообще не видел, чтобы младший брат улыбался.

Младший брат… Не выглядит он теперь, не говорит, как подросток! То есть Эдвард, конечно, прежде молчал, поэтому оценить, сильно ли трансформировалась его речь, нельзя, но все равно, полагал Сэм, Эд вел себя и говорил не как робкий мальчишка. Построение фраз, интонации, как у взрослого человека.

Но совсем из ряда вон был смех.

Когда Эд вчера засмеялся в темноте неизвестно над чем, всем стало не по себе, не только Сэму. Но ему – хуже остальных, потому что другие не знали, что Эд никогда не смеялся прежде. Смех – холодный, высокий, безрадостный – заставил Сэма отодвинуться от брата.

«Это не он, его место занял кто-то злой, – подумал Сэм. – Как будто феи подменили».

Немедленно отругал себя: что за детский сад? Какие феи? Это Эд, и он все время был на глазах, никто его не подменял. Просто после того, как он взял шкатулку…

Шкатулка. С нее все началось. Но даже если и так, Сэм не жалел, что нашел ее. Это была чудная вещь – завораживающая, волшебная.

«Что со мной такое! Волшебство, феи!»

Сэм никому не сказал, но, стоило ему взять шкатулку в руки, как он ощутил покалывание, трепет во всем теле. Восторг, предвкушение, будто в детстве, когда выклянчиваешь у родителей игрушку или сладость, и они идут тебе навстречу, покупают. Разворачиваешь обертку, достаешь свое сокровище… Да, точно, именно этот детский восторг Сэм испытал, взяв шкатулку в руки!

Когда она не захотела открыться, ощутил обиду – лютую, жгучую. Но еще хуже стало, когда Сэм лишился находки, выпустил из рук: другие пассажиры начали лапать ее, пытаясь открыть, и Сэм едва не взвыл от досады и злости.

Стоило шкатулке вернуться, стало спокойнее, и с той поры Сэм то и дело проверял, на месте ли она, засовывал руку в рюкзак, гладил прохладный серебристый бок.

Если честно, такое поведение было ему несвойственно. Получается, не только Эд стал вести себя необычно. Родители то и дело пеняли Сэму, что он разбрасывается вещами, не бережет их, готов подарить что угодно первому встречному.

Жвачки, конфеты, машинки, авторучки, ластики, игрушки – все-все раздавал, дважды просить не надо. Понравилась другу футболка – носи на здоровье. Мороженого хочешь, а денег нет – Сэм купит. И во всем так.

– Простодыра, последние штаны готов отдать. А почему? Потому что цены ничему не знаешь, – сердилась мама.

Отец думал, что сын начнет самостоятельно зарабатывать, поймет, как нелегко достаются деньги (и то, что на них покупается), тогда и станет более бережливым, аккуратным, экономным.

Но Сэм считал, не в том дело, виной всему характер (может, и дурацкий), не держалось у него ничего в руках. Всегда он такой был, легко расставался с вещами. Сломалась игрушка – можно играть с чем-то другим; украли кошелек или зонт потерялся – значит, кому-то нужнее.

А вот со шкатулкой было иначе. В душе Сэма проснулось тяжелое собственническое чувство, когда обладаешь чем-то, и это привязывает тебя к объекту обладания, делает зависимым. Он не задумывался об этом глубоко, но знал: шкатулка ему нужна.

Парень снова проверил, на месте ли она, попил воды. Есть не хотелось, но это пока (Эд не привык завтракать). А скоро аппетит проснется. Быстрее бы опять оказаться дома!

Мать с отцом и тетя Анастасия, наверное, с ума сходят. Поначалу подумали, небось, что Сэм во всем виноват, впутал во что-то беднягу Эда. Но потом, конечно, стало ясно: не только они вдвоем пропали, но и другие люди. Катер испарился, не причалил вовремя.

«Тогда почему нас никто не ищет?»

Девять человек не вернулись домой, исчезли вместе с прогулочным катером, а всем все равно? Где спасательные службы? Сэм поглядел на безмятежное небо. Где поднятые по тревоге вертолеты?

Он огляделся. Лица у всех бледные, опухшие, губы плотно сжаты. Все думают об одном и том же: в чем дело? Что творится?

– Здесь всегда так безлюдно? Ни одной лодки? – спросила Тамара, нарушив тишину.

Адам поднял глаза.

– Нет, – коротко ответил он, а потом пояснил: – Обычно здесь все не так. И мест этих я не узнаю. Надеялся, что в сумерках не разглядел как следует, но теперь и при свете не вижу ничего знакомого. Простите, нечем вас утешить.

Вероятно, он прав, что не лжет, говорит как есть, но Сэм рассердился. Кто их сюда завез? Кто должен знать, что делать? Капитан! А он сидит, нахохлившись, и твердит, что ничего не знает, не понимает.

– Послушайте, – подала голос Нина, – возможно, мы вчера заплыли чуть дальше, чем вы привыкли, развернулись не там и…

– И попали на другую реку? – ехидно заметила Елена. – Нина, дорогая, ты прекрасно понимаешь: где бы ни развернулись, ведь развернулись же, а значит, должны были проплыть мимо крепости.

– Местность незнакомая. Я путешествовал по Дунаю, был в этих краях, но сейчас не узнаю их, – произнес Марк.

Его невеста отрешенно смотрела на воду.