Девятые врата

Давид боялся, что, занятый заводскими делами, не сможет как следует показать жене родной город. Ей, конечно, интереснее гулять по городу и развлекаться, чем сидеть и ждать результата испытаний. За всю дорогу Кетеван ни слова не проронила о новом грузовике, словно и не вспоминала о нем. «Счастливая, ничего ее не тревожит», — немного обиженно думал Давид.

— Когда же появится город? — спросила Кетеван, выглядывая в окно.

— Пока видна только парашютная вышка.

— А где она?

— По левую сторону.

— Теперь вижу.

— Потерпи немного. — Давид переключил скорость. Машина шла на подъем. — Следи за моей рукой. Видишь церковь?

— Вижу.

— Чуть правее и ниже развалины храма Баграта.

— Ого, какой огромный! Сегодня мы успеем его посмотреть?

— Я бы на твоем месте, — Давид бросил на жену быстрый взгляд, — не признавался, что никогда не был в Кутаиси.

— А я и не признаюсь до завтрашнего утра, а завтра буду уже все-все знать.

— Сомневаюсь, — проговорил Давид, словно делая про себя какое-то заключение. — Мне придется ехать прямо на завод, а дальше будет видно.

Они замолчали. Машина въехала в пригород, громыхая по неровной мостовой. Кетеван глядела по сторонам, боясь пропустить что-нибудь интересное. К заводу можно было проехать по новому мосту, но Давид повел машину к центру города, мимо театра, парка и новой гостиницы. У Белого моста он немного притормозил.

— Здесь я учился плавать, — обернулся он к жене. — Прямо с перил мы прыгали в реку.

— С такой высоты? — Кетеван гибко перегнулась, чтобы поглядеть, далеко ли до воды.

— Ну да, голышом мы вылезали из воды. Представляешь, посреди города — и раз-два-три… прыгали обратно.

— А потом?

— Что — потом?

— Что ты делал потом, когда вырос. Так голышом и бегал?

Автомобиль оставил позади Белый мост и выехал на широкий проспект.

— Потом я работал на Рионгэсе. Когда мы отвели воду в канал, река обмелела и найти место для плавания стало нелегко.

Кетеван засмеялась.

— Почему ты смеешься?

— Так просто. Представила себе, как ты разыскиваешь глубокое место, чтобы искупаться. Наверное, ты был смешным мальчишкой.

— Знаешь, когда мы искали, нам и в голову не приходило, что реку-то мы сами высушили.

Давид взглянул на часы.

— Кетеван!.. Хочешь, я покажу тебе дом, в котором родился?

— Неужели найдешь?

— Конечно, если тебе интересно.

«Тебе самому интересно…» — подумала Кетеван.

Машина свернула влево и опять запрыгала по булыжникам.

— Дом каменный, — говорил Давид, — крыльцо без дверей — дверь дальше, где кончается лестница. В Кутаиси много таких домов, но я обязательно узнаю свой, — он обернулся к Кетеван. — Я никогда не рассказывал тебе про зеркальщика Отию?

— Нет. А что это за история?

— Сейчас расскажу.

— Ты вообще ничего не рассказывал про свое детство, — упрекнула Давида Кетеван.

— Но и ты не донимала меня вопросами, — отозвался он, поворачивая зеркальце к себе, чтобы видеть жену.

— Тоже правда, — виновато вздохнула Кетеван.

— Вот он! — воскликнул Давид, останавливая машину.

Кетеван взялась за ручку и опустила стекло.

— Вот то окно, крайнее, наше, когда я болел корью, отец подвел меня к этому окну и позволил выстрелить из ружья.

— А сколько тебе было лет?

— Семь или восемь.

— И ты сам стрелял?

— Может, и нет, наверное, отец нажал курок… Но тогда мне казалось, что я сам выстрелил… Давай войдем во двор!

— Неловко… незнакомые люди…

— Идем-идем, я возьму ведро, как будто мне нужна вода для автомобиля.

— А я? Ну ладно, я попрошу напиться.

— У тебя небось и в самом деле горло пересохло, целый день в пути…

Давид достал из багажника маленькое ведерко и пошел к дому. Кетеван следовала за ним, жадно оглядывая дом, словно знакомясь с каким-нибудь историческим памятником. Она запоминала все: дождевую трубу, разрисованную ржавчиной, словно орнаментом, каменные плиты тротуара, истертые и неровные.

Давид открыл калитку и остановился.

— Проходи ты раньше, — сказала Кетеван.

— Не полагается, — улыбнулся Давид. — Дорогу молодой невестке!

Во дворе какая-то женщина развешивала белье. Из-под мокрой простыни выглядывали босые крепкие ноги, над веревкой сновали покрасневшие от стирки руки. Потом руки исчезли, ноги задвигались, край простыни откинулся и показалось исполненное любопытства лицо полной пожилой женщины.

— Вы разрешите нам набрать воды? — улыбнулся Давид, слегка качнув ведерком.

— Господи, да сколько угодно. — Женщина указала на кран и добавила, взглянув на Кетеван: — Я сейчас стакан вам вынесу.

— Не беспокойтесь, — в тон ей, также вежливо и предупредительно, отозвалась Кетеван.

— Ну что вы, какое беспокойство! Нанулия! — крикнула женщина и, не дожидаясь ответа, заспешила к дому.

— Кетеван, — заговорщицки прошептал Давид, — вот в этой галерее я спал летом. А тут, посреди двора, был бассейн. Однажды в нем утонули наши куры. Я помню — белые были такие куры. А видишь лавровые кусты? Там я впервые увидел светлячка… тогда я был совсем маленьким. — Глаза Давида как-то особенно блестели. С такой наивной точностью он перечислял все свои проказы, словно эти детские воспоминания превратили его в ребенка и уподобили его речь ребячьей болтовне.