Девятые врата

— Где ты до сих пор! Тебя ждет дирижер! — укоризненно и взволнованно прошептал контрабасист. Димитрий даже покраснел от удовольствия. Он быстро нашел свой стул, прошелся короткими пальцами по клапанам, глубоко вдохнул в легкие воздух — и начал.

Никто, кроме дирижера, не заметил, что в тот вечер гобой слегка фальшивил.

1958

В горах

С высокой скалы взлетел черный коршун, промелькнул в ущелье и, затрепетав крыльями, будто прощаясь с землей, стал подниматься все выше и выше. Бледная тень птицы понеслась впереди и заскользила по заснеженному склону горы. Хищник плавно взмывал вверх, а тень его, распластанная по снегу, то спускалась в бездонные пропасти, то взбиралась по крутым скалам. Но вот коршун остановился над ледниковой расселиной, покружился на месте и застыл в воздухе. Тень его послушно остановилась. И вдруг оба вместе — один с неба, другая с земли камнем устремились на что-то пахучее и возбуждающее аппетит, похожее на обломки желтого камня.

Далеко, метров на двадцать выше, на огромном поле Гергетского ледника стоял человек в черных очках к смотрел вниз. Он как зачарованный наблюдал рождение дня; у самых его ног всходило солнце, и небо, будто только что проснувшееся дитя, не могло глядеть на яркий свет. Мир, потягиваясь, пробуждался после ночного сна.

А человек уже успел утомиться, он тяжело дышал и жадно глотал воздух, словно путник, истомленный жаждой. Вдруг он вздрогнул, заметив коршуна, взвившегося над расселиной.

«Съел, наверное, печенье, которое я оставил», — подумал человек.

Коршун пулей помчался к раздражающей черной точке на безукоризненно белом пространстве. Человек быстро вскинул короткое ружье, висевшее на плече стволом вниз, и нажал на курок пальцем, неуклюжим от толстых рукавиц. Коршун испуганно рванулся и исчез в тумане.

Человек снова остался один, наедине с этими первобытными горами, нагими облаками и небом, никогда не видавшим городов.

Человек отвернулся от низины и стал лицом к горам. Здесь также все было белым; в тумане, словно в взболтанном молоке, виднелся Казбек. Перед ним лежал огромный язык ледника, словно высунутый небом из бледных губ.

Человек наклонился за ледорубом, который уже успел запорошить снег. Буквы, вырезанные на ручке, тоже заснежены, и имя получилось белое-белое: «Аслан».

Он закрепил на запястье ремешок ледоруба и с трудом вытащил ноги, глубоко завязшие в снегу от долгого стояния.

Второй год Аслан работает гляциологом на Казбекской высокогорной метеостанции. После окончания университета он переменил немало мест, но всем был недоволен; со студенческой скамьи мечтал он о «хорошем заработке»; мечта эта никак не сбывалась. Тогда Аслан махнул на все рукой и начал работать на метеостанции. Здесь ему в самом деле предложили высокую ставку.

Теперь он гляциолог — так называют специалистов по ледникам. Он следит за движением Гергетского ледяного массива, измеряет толщину снежного покрова. Снег питает ледник, ледник — реку, река в свою очередь питает электростанции, те приводят в движение огромные заводские станки, машины, выжимающие виноград. Аслан составляет подробные отчеты и посылает их в Тбилиси. Первый год за ним по пятам следовали сотрудники станции — Аслан не знал гор, да и дышать с непривычки было тяжело.

А сегодня он заупрямился, — хватит за мной, как за младенцем, ходить. Начальник сначала и слышать не хотел о том, чтобы пустить его одного, но потом, видимо, посчитался с самолюбием парня и согласился.

И Аслан пошел один, совсем один. Он давно готовился к этому событию — одиночество привлекало его.

Он взял с собой печенье, конфеты, компот. «Зачем тебе ружье?» — спросил начальник… «Когда-то я был охотником, возьму на всякий случай». — Этот ответ Аслан приготовил заранее.

В самом деле, зачем ему ружье? Об охоте он и не помышлял, какие тут могут быть звери? Не стрелять же по скалам!

«Нужно совсем не двигаться, если хочешь почувствовать настоящее одиночество, — подумал он. — Как пошевелишься, сразу кажется, будто кто-то стоит рядом».

Аслан просунул палец под очки и протер запотевшие стекла. За пальцем проник невыносимый режущий глаза свет — это сверкал снег. «Здесь без очков ослепнешь», — подумал Аслан, почесывая плечо.

Он улыбнулся, вспомнив один случай времен студенчества. Как-то он шел с однокурсницей по проспекту Руставели. У девушки были темные, горящие, ну прямо как головешки, глаза и губы нежные, приоткрытые, словно лепестки розы. Так помнит Аслан. Ну и вот, Аслан так же, как теперь, просунул руку под сорочку и почесал плечо. У девушки вспыхнули щеки, и губы стали казаться не такими алыми, — бесцеремонность Аслана смутила ее. Она ничего ему не сказала, но ускорила шаг, словно собиралась бежать. Ее удерживала именно та тактичность, которой недоставало Аслану.

Аслан тогда учился на первом курсе. С тех пор он многому научился, замкнулся в строгие рамки правил поведения. Его они всегда стесняли, эти рамки, но в конце концов он вынудил себя со старшими быть почтительным, с детьми — ласковым. Бранился он только про себя, а вслух старался говорить приятное.