Девятнадцать минут

Он дотянулся до ключей и включил зажигание.

— Выезжайте с парковки и поверните налево, хорошо?

— Или что?

— Боже мой, разве вы не знаете, что с вооруженным человеком лучше не спорить?

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Не могу поверить, что вы взяли меня в заложники, — сказала судья, но сделала то, что он просил.

— Напомните, чтобы я потом себя арестовал, — сказал Патрик.

Отец учил Алекс отдаваться полностью тому, что делаешь. Похоже, она поступает так же, когда речь идет о нарушении правил. Почему бы не отказаться от самого громкого дела в своей карьере не взять отгул и не пойти на кофе с детективом, расследующим это дело, одним махом?

К тому же, говорила она себе, если бы она не приняла приглашение Патрика Дюшарма, то никогда не узнала бы, что китайский ресторан «Золотой дракон» начинает работу в десять утра.

Если бы она не приняла его приглашение, ей пришлось бы ехать домой и начинать жизнь сначала.

Похоже, в ресторане детектива все знали и никто не возражал, когда он отправился на кухню и приготовил для Алекс чашку кофе.

— То, что вы видели, — неуверенно начала Алекс, — вы же не…

— Не расскажу, что в машине у вас случился небольшой нервный срыв?

Она посмотрела в чашку, которую он поставил перед ней, не зная, что ответить. Ее жизненный опыт говорил, что, если проявить свою слабость при ком-то, этот человек использует это против тебя.

— Иногда так тяжело быть судьей. Люди ожидают, что ты будешь вести себя как судья, даже если у тебя грипп и тебе хочется только свернуться клубком в постели и умереть или наорать на кассира, который специально обсчитал тебя. Но судья не может ошибаться.

— Ваша тайна в безопасности, — сказал Патрик. — Я никому в полиции не расскажу, что на самом деле у вас есть чувства.

Она сделала глоток и подняла на него глаза.

— Сладкий.

Патрик облокотился о барную стойку и наклонился к ней.

— Да, крошка? — Увидев ее выражение лица, он рассмеялся. — Честно говоря, здесь нет ничего страшного. У всех нас бывают тяжелые дни на работе.

— А вы сидите в своей машине и плачете?

— В последнее время нет, но иногда я переворачиваю шкафчики с вещественными доказательствами в порыве отчаяния. — Он налил молоко в молочник и поставил перед ней. — Знаете, это ведь не взаимоисключающие понятия.

— Что именно?

— Быть судьей и быть человеком.

Алекс добавила молока в свой кофе.

— Скажите это тем, кто хочет моего отстранения от судебного процесса.

— И вы не собираетесь говорить мне, что мы не можем обсуждать все, что связано с процессом?

— Это так, — сказала Алекс. — Только я уже не работаю над этим делом. В полдень это станет официально известно.

Его лицо посерьезнело.

— Поэтому вы были так расстроены?

— Нет. Я уже приняла решение о том, чтобы оставить это дело. Но потом я узнала, что имя Джози числится в списке свидетелей защиты.

— Почему? — спросил Патрик. — Она ничего не помнит. Что она может рассказать?

— Не знаю. — Алекс подняла глаза. — Что, если это моя вина? Что, если адвокат сделал это только для того, чтобы избавиться от меня, потому что я оказалась слишком упрямой и не отказалась, когда об этом впервые зашла речь?

К своему великому стыду она опять расплакалась и уставилась в столешницу, надеясь, что Патрик ничего не заметит.

— Что, если ей придется встать перед судом и снова пережить тот ужасный день? — Патрик протянул ей салфетку, и она вытерла глаза. — Простите. Обычно я не плачу.

— Любая мать, чья дочь была настолько близка к смерти, имеет право немного расклеиться, — сказал Патрик. — Послушайте. Я дважды разговаривал с Джози. Я дословно помню ее показания. И даже если МакАфи вызовет ее, она не скажет ничего такого, что могло бы причинить ей боль. Положительный момент в том, что теперь вам не нужно беспокоиться о конфликте интересов. Джози сейчас больше нужна хорошая мать, чем хороший судья.

Алекс печально улыбнулась.

— Как жаль, что вместо этого ей попалась я.

— Ну что вы.

— Это правда. Вся моя жизнь с Джози — это неудачные попытки найти общий язык.

— Но ведь, по крайней мере, в один момент вы были единым целым, — заметил Патрик.

— Ни одна из нас этого уже не помнит. Вы лучше находите с ней общий язык, чем я в последнее время. — Алекс уставилась в свою чашку с кофе. — Все, что я говорю Джози, воспринимается не так. Она смотрит на меня, словно я с другой планеты. Словно я не могу вести себя как обеспокоенная мать, потому что не вела себя так до того, как все это случилось.

— Почему не вели?

— Я работала. Много, — ответила Алекс.

— Большинство родителей много работают…

— Но у меня хорошо получается быть судьей. И совершенно не получается быть матерью. — Алекс прикрыла рот рукой, но было уже поздно — забирать обратно слова, которые извивались на барной стойке, словно ядовитые змеи. Зачем она сознается другому человеку в том, в чем не признавалась даже себе? Она с таким же успехом могла бы нарисовать огромную мишень на своей ахиллесовой пяте.

— Может, тогда вам лучше попробовать говорить с Джози так, как вы разговариваете с людьми, которые приходят в ваш суд? — предложил Патрик.