Девятнадцать минут

Глупый мозгоправ, к которому ей, Джози, предстояло ходить очень долго, вероятно даже всю жизнь, постоянно долдонил о «примирении»: предполагалось, что с потерей человека нужно смириться, как мирятся с потерей любимой футболки или с поражением в спортивной игре. А еще предполагалось, что мама теперь должна вести себя как чокнутая гипертрофированно заботливая эмоциональная машина, которая, изображая хорошую мать (в своем представлении), постоянно спрашивает Джози, не нужно ли ей чего-нибудь (интересно, сколько чашек травяного чая поместится в человека, прежде чем он лопнет?). Джози каждый раз подмывало ответить: «Хочешь, чтобы мне стало лучше – возвращайся на работу». Тогда они обе могли бы делать вид, будто все идет по-прежнему. Ведь, в конце концов, именно мать научила Джози быть не тем, кем она являлась.

Перед алтарем стоял гроб. Джози его не видела, но знала, что он закрыт и что об этом ходят слухи. Ей было трудно представить себе Мэтта лежащим в черной лакированной коробке. Мэтта, который не дышит. Мэтта, в чьи вены вместо крови закачаны какие-то химикаты.

– Друзья! – возгласил пастор. – Над всеми нами, пришедшими сюда, чтобы почтить память Мэттью Карлтона Ройстона, Господь простирает благодатный покров Своей исцеляющей любви. Изливая наше горе, отпуская злобу и ощущая пустоту внутри, мы должны знать: Господь хранит нас.

В прошлогоднем учебнике по истории Древнего мира рассказывалось о погребальных традициях египтян. Мэтт обыкновенно готовился к урокам, только если Джози заставляла, но эта тема его увлекла. Он сидел и слушал, а Джози, положив голову ему на колени, вслух читала о том, как мозг фараона доставали через нос, как складывали в гробницу нужные для загробного мира вещи, как умерщвляли любимых животных, чтобы они продолжали служить хозяину. Мэтт прервал Джози и, положив ладонь ей на лоб, сказал: «А я, когда умру, возьму с собой тебя».

Пастор обвел взглядом собравшихся:

– Смерть любимого человека может потрясти нас до основания. Если же умирает тот, кто был юн и полон сил, боль утраты зачастую оказывается особенно острой. В такие минуты мы обращаемся за поддержкой к родным и друзьям. Нам нужен кто-то, на чьем плече мы могли бы поплакать. Кто-то, кто пойдет вместе с нами по дороге страдания. Мэтта не вернуть. Но мы должны утешаться, думая о том, что на Небесах он обрел покой, которого не ведал в жизни.

Мэтт не ходил в церковь, хотя его родители посещали воскресные службы, пытались и Мэтта заставить, но он этого терпеть не мог. Считал бездарной тратой выходного дня. Мол, даже если бы воскресенье действительно стоило проводить в компании Бога, то славить Его нужно было бы, разъезжая на джипе с открытым верхом или гоняя в хоккей на пруду, а не сидя в душном помещении с книжкой в руках.

Пастор отошел в сторону, и поднялся отец Мэтта. Джози его, конечно же, знала: у него было ужасное чувство юмора: вечно сыпал несмешными каламбурами, а еще он очень гордился хоккейными успехами сына, потому что в юности сам играл за команду Вермонтского университета, пока не получил серьезную травму колена. Теперь этот человек, в одночасье сгорбившийся и потускневший, казался тенью себя самого. Он стал рассказывать, как впервые привел Мэтта на каток: протянул ему клюшку и повез за собой, но скоро понял, что сынишка не держится, а едет сам. Мать Мэтта заплакала. Ее шумные всхлипывания словно бы разбрызгивались по церковным стенам, как краска.

Сама не успев понять, что делает, Джози встала. Мама попыталась остановить ее яростным шепотом, в котором на долю секунды мелькнула настоящая, привычная Алекс Кормье – женщина, никогда не выставлявшая своих эмоций напоказ. Джози так трясло, что она не чувствовала под ногами пола, когда вышла в проход и, как будто притянутая магнитом, приблизилась к гробу. Ощущая на себе взгляд отца Мэтта и слыша перешептывания, она нагнулась к крышке. С зеркально отполированной поверхности на нее предательски смотрело ее же собственное отражение.

– Джози, – сказал мистер Ройстон, сходя с возвышения, чтобы обнять девушку своего сына, – с тобой все в порядке?

Горло Джози сжалось, словно закрытый розовый бутон. Как мог отец Мэтта задать ей подобный вопрос?! Она почувствовала себя так, будто вот-вот растает. Будто для того, чтобы превратиться в привидение, не обязательно быть мертвой. Это условие – простая формальность.

– Ты хочешь что-нибудь сказать? – спросил мистер Ройстон и, не дав Джози опомниться, вывел ее на возвышение.

Словно в тумане, она видела свою маму, которая поднялась со скамьи и стала пробираться по проходу вперед. Зачем? Чтобы похитить ее? Помешать ей сделать очередную ошибку?

Джози стояла, молча разглядывая знакомые и в то же время чужие лица. Все эти люди, наверное, думали: «Она любила его. Она была с ним, когда он погиб». У Джози перехватило дыхание. Сердце забилось в грудной клетке, как мотылек. Но что же она могла сказать? Правду?