Девятая жизнь нечисти

На голову несчастного Моисея посыпались самые замысловатые еврейские и русские оскорбления и проклятия. Однако ярость старого жулика была, по большей части, показной. В душе он ликовал. Предполагаемый жених повел дело столь несуразно, что настроил против себя даже кроткую Енту.

– Не плачь, Ентеле, – успокаивал Хаим дочку. – Не стоит этот Мошка даже самой крохотной твоей слезинки. Думаю, скоро настоящий мужчина посватается к тебе. Мужчина! А не этот цуцик недоделанный.

Так и случилось. Перед самым Первым мая вновь у дома Берковичей появился знакомый «Форд». Но на этот раз за рулем сидел сам Соловей, а рядом Наумчик.

– Встречайте гостей, папаша! – закричал он с порога. – Решили мы с Николаем Ивановичем отметить пролетарский праздник здесь, в гуще народа. А заодно… – Наумчик таинственно приложил палец к губам и многозначительно подмигнул отцу.

«Все ясно, – понял Хаим, – еще один женишок пожаловал. Что ж. Как раз ко времени».

Все произошло по-военному быстро и четко. Вечером, за праздничным столом, товарищ Соловей встал и сделал Енте официальное предложение стать его женой. Девушка под сладкими взглядами родственников еле слышно сообщила, что согласна. Второго мая, прямо с утра (этот день в ту пору был самым обычным, рабочим) молодые пошли в загс и зарегистрировали свой брак. Естественно, обошлись без участия раввина, как, впрочем, и служителей других вероисповеданий. Это обстоятельство стало единственным темным пятном на общем радужном фоне. Однако пускай в духе времени союз двух сердец и не был освящен именем всевышнего, однако свадьба обязательно должна состояться. И не в каком-нибудь трактире, или, по-новому, в заведении общественного питания, а именно в отцовском доме. Так решил Хаим. И хотя Наумчик твердил, что подобные мероприятия сейчас не в моде, что пойдут разговоры, пересуды, сплетни, но Хаим упрямо стоял на своем.

– В Киеве полно хороших ресторанов, – убеждал Наумчик, – захотят отметить событие, сходят туда. А что здесь? Набегут все эти Шлемы и Срули. Начнут галдеть… Жених, мол, не еврей… И все такое прочее…

– Это мой дом! Кого хочу, того и приглашаю, – отрезал Хаим. – А касаемо глупых разговоров… Так их не будет! Не волнуйся! Услышу – вышвырну того гада собственными руками!

Наумчик хорошо знал своего отца, а потому больше перечить не стал, тем более что приготовления к свадебному пиршеству уже шли полным ходом. Но тут случилось нечто и вовсе из ряда вон.

Свадьбу решили отпраздновать на следующий день после регистрации. И вот утром в дверь дома Берковичей постучали. Открыл Хаим. На пороге стоял сосед Мотл Миркин – сапожник.

– Нужно потолковать, – сообщил он таинственным голосом.

– Так проходи в дом, – пригласил Хаим.

– Нет, лучше тут. Плохая весть…

– Что такое?

– Мойше Горовиц повесился, – прошептал на ухо сапожник.

– Мошка?! Не может быть?! Как это повесился?!

– Да очень просто. Намылил веревку и вздернулся в сарае под застрехой.

– Ладно, а я тут при чем?

– А при том! Первое: слух ползет, что учинил он это из-за твоей Енты. Мол, отказали при сватовстве.

– Вот сволочь какая! – сказал Хаим. – А второе?

– Ты член хевры кадиша – погребального братства, тебе и хоронить.

– Фе! – презрительно заметил Хаим. – Ты тоже член.

– Поэтому и пришел. Ты же знаешь, с самоубийцами никто связываться не желает. Удачи не будет. Но закопать все же надо. И чем быстрей, тем лучше. Так что нам с тобой придется этим заняться.

– Не пойду я, – угрюмо сказал Хаим. – У дочки моей вечером свадьба… И ты, кстати, приглашен…

– Как знаешь. Только неладно поступаешь. Уж тут тебя и вовсе не поймут.

– А кто кадиш[7] прочитает? Раввин придет?

– По самоубийцам кадиш не читают, да и раввин при их погребении не присутствует. Не хуже меня знаешь. Закапывают где-нибудь за оградой, как собаку.

– Мошку за оградой?

– Нет, сейчас за это власти могут того… Пейсы повыдергивать! Поэтому я договорился, чтоб вырыли могилу в самом дальнем краю. Помнишь, где Мотеле-кантонист схоронен?