Девятая жизнь нечисти

Была весна и, как поется в песенке, «цвели дрова». Местечковый воздух благоухал сиренью и ароматами пасхальных блюд. И вот в один из напоенных любовью вечеров в дом к Берковичам пожаловал в полном смысле «незваный гость». Кто бы, вы думали?! Правильно! Один из соискателей Ентиной руки, а именно, знаток Торы и Зогара Моисей.

Хаим поморщился, но пригласил молодого человека к столу.

– С чем пожаловал? – осведомился он.

– Хочу попросить руки вашей дочери, господин Беркович, – безо всяких вступлений сообщил Моисей.

Хаим был изумлен. Понятно, что Моисей пожаловал свататься, однако так дела не делаются. Обычно вначале являются родственники предполагаемого жениха, а еще чаще профессиональный сват – шадхан. Все должно быть в рамках обычаев и приличий. А тут, что называется, с места в карьер, едва поздоровавшись…

– Но… – начал Хаим после длительной паузы, – это как-то… неожиданно! Почему не пришла твоя мамаша Сарра?

– Я ее просил, не захотела.

«Мудрая женщина», – подумал про себя Хаим.

– Почему же не захотела? – поинтересовался он.

– Говорит: к чему на старости лет я буду смешить людей.

«Парень, похоже, полный дурак, коли такое рассказывает, – недоумевал Хаим, – а еще в зятья набивается. А может, он того, головой тронулся… Вон как глаза сверкают. Возможно, заучился. Надо с ним поосторожнее, а то поднимет шум-гам на радость соседям».

– Ты же, Моисей, законы и правила нашего народа, Галаху то есть, наверное, наизусть знаешь?

Молодой человек кивнул.

– Тогда скажи: что в первую очередь спрашивает отец невесты у предполагаемого зятя?

– Может ли тот содержать жену свою и будущих детей своих?

– Правильно. И что ты на это ответишь?

– Сейчас, наверное, нет.

– Тогда и разговора нет. Тебе сколько лет?

– Двадцать пять.

– И чем же ты все это время занимался?

– Копил… Но не деньги, а знания.

– Весьма похвально. Ученость, безусловно, лучшее богатство. Вот только на хлеб ее не намажешь. Умный не должен быть бедным. Как я могу отдать свою любимую дочь человеку, у которого ничего нет. Ведь ты, насколько я знаю, даже не работаешь…

– Но я люблю вашу дочь!

– Ничего не имею против. Люби себе на здоровье. Только издали. А впрочем… Хорошо! Давай у нее спросим, желает ли она идти за тебя замуж.

Хаим позвал дочь.

– Вот, Ентеле, – обратился он к ней, – этот юноша пришел тебя сватать.

Та смертельно побледнела и закрыла лицо ладонями.

– Послушай, Ента, – строгим тоном продолжал Хаим, – вопрос серьезный. Без твоего согласия замуж тебя я выдать не могу. Пойдешь за него? Только учти, он только что сообщил – содержать тебя он не в состоянии. Значит, вас должен кормить я. И при этом Моисей толкует про какую-то любовь… Но чувства, как я понимаю, должны быть обоюдными. Если ты тоже любишь Моисея, я готов вас благословить. Ты у меня – единственная дочь, и ради тебя пойду на все. Решать тебе.

Возникла напряженная пауза. Ента убрала ладони от лица и уставилась на пол. Она по-прежнему была очень бледна. Моисей же, напротив, покраснел от напряжения. Глаза его лихорадочно блестели. Юноша шевелил губами, возможно, читая молитву или заклинание. Но скорее они просто тряслись от волнения.

Хаим только сейчас обратил внимание на его вид. Одет Моисей в свой обычный наряд, но чувствовалось, одежда тщательно вычищена и в особенно ветхих местах очень аккуратно заштопана. И в первый раз в душе Хаима шевельнулось нечто вроде жалости к этому странному парню.

«Если она сейчас скажет, что согласна, – размышлял Хаим, – черт с ними, пускай идут под хупу»[6]. Взглянув на дочь, он понял: Ента вот-вот решится. Однако Моисей сам все испортил. Он с такой поспешной неловкостью выскочил из-за стола, что стянул с него плюшевую скатерть с кистями. Заодно на пол свалилась сухарница с маковым печеньем. Хаим невольно засмеялся.

– Я, – закричал Моисей, бросившись к Енте, – я достану проклятые деньги! Я достану!!! – Печенье хрустело у него под ногами. – Дай мне год… нет, полгода, и я осыплю тебя золотом! Будешь ходить по алмазам!

– А пока ты ходишь по моему печенью, – насмешливо сказал Хаим. – Где ты золото, интересно, возьмешь? Из дерьма, что ли, сделаешь? Бриллиантовые розы из навоза. Ха-ха! Мишугенер! Умалишенный!

Лицо у Енты пошло пятнами. Она в ужасе всплеснула руками и выбежала прочь.

– Убирайся! – прошипел Хаим.

– Я вас предупреждаю, – совершенно другим, спокойным и даже тихим голоском объявил Моисей, – если вы отдадите руку Енты другому, то очень скоро сильно об этом пожалеете. – И, раскачиваясь из стороны в сторону, словно хасид на молитве, он удалился.

Явление Моисея произвело в доме Берковичей эффект разорвавшейся бомбы. Ента проливала тихие, светлые девичьи слезы, мамаша Хава голосила, но отнюдь не рыдала, а крыла злосчастного жениха различными нехорошими словами, а папа Хаим метался по дому вне себя от злости.

– Сопляк еще, и угрожает! – вопил он не своим голосом. – Шлимазл, идиот, свиной потрох…