– Один большой, второй маленький… Я кричу. Кричу. Но они меня то ли не слышат, то ли не слушают… Я ничем не могу помочь… А потом он падает… Бросил меня одну… Я кричала и звала на помощь.
–
И потом ты вдруг садишься. И хочешь закричать:
– Маман! – кричишь ты, но голос не вырывается наружу, потому что ты застрял. Застрял, так и будешь смотреть на них, пока не ослепнешь. И вдруг над ухом взрывается тысяча голосов, чья-то рука поддерживает затылок, ты открываешь глаза, но ты все равно слепой, а Маман кричит: «Он не виноват! Он не хотел! Это был несчастный случай!»
– Луи, ты меня слышишь? Я доктор Даннаше. Ты в больнице.
– С тобой произошел несчастный случай, ты был в коме. Это как сон, только глубже.
– Но ты выкарабкался. Ты теперь с нами.
В его руках как будто миллион вольт. Он бьет меня током, и мне хочется заорать:
– Луи, ты меня слышишь? Ты в больнице, у нас в Провансе.
Нет, нет, я вас не слышу, потому что я нашел кнопку «выключить», и мне лучше всего отключиться.
И я нажимаю кнопку, и они все исчезают.
Все, кроме одного человека.
– Привет, мой маленький джентльмен, – говорит он. – Добро пожаловать в девятую жизнь.
Голова его вся замотана бинтами, и голос дребезжит, как будто он наглотался камешков.
После этого странного приступа мало что переменилось, но он был как сейсмический толчок, который сотряс нас изнутри, толкнул в непредсказуемые стороны. Хуже всего, решил я потом, была реакция матери. Я должен был сразу догадаться, что в этой истории не все состыковывается. Что-то важное потеряно безвозвратно, страшная правда, сокрытая в самой Натали, рвалась наружу. Но я был слеп. Мы все были слепы.
Увидев, как Луи сел в кровати, еще не сообразив, что он, быть может, просыпается, я, вместо того, чтобы порадоваться за мальчика, – устыдился.
Но времени не было. Я ринулся во французское окно и окунулся в переполох. Сбежались медсестры, все столпились у кровати Луи – отец Изабель в том числе. Увидев меня, расступились. Надежда есть: Луи все еще сидел в кровати.
На маленьком остром личике, бледном и прозрачном, словно из фарфора, выступил топкий лихорадочный пот. Темные глаза – еще огромнее, чем я представлял, – смотрели в пустоту. Я присел на край кровати, осторожно обхватил его лицо руками, заглянул в глаза. Я смотрел в темные озерца этих расширенных зрачков, и они были точно дыры в черноту, больше ничего. Луи что-то видел, но только не нас, не здесь и не теперь. Чистый, застывший, немигающий взгляд слепого, сосредоточенное безумие, бесконечное отстранение, в котором тонут мученики. И все мое существо невольно содрогнулось. Никто из нас не ожидал, что Луи способен на такой мощный решительный поступок. И уж тем более никто не ожидал того, что произошло дальше.
Он заговорил. Тоненьким голосом, почти шепотом:
– Где мой папа?
Мгновение слова беззвучно дрожали в воздухе, а потом его мать закричала. Видимо, запоздалый шок. Мы толком не успели сообразить, что Луи заговорил, как Натали Дракс кинулась к сыну, в судорожном объятии стиснула его тельце.
– Пап'a не виноват! Он не хотел! Это был несчастный случай! – вопила она.
– Уйдите! Вы его убьете! – закричал я и потащил ее прочь от мальчика. – У ребенка была травма головы, не смейте его трогать!