— Какое спать? — потянул ее Олег к себе и легко, словно пушинку, подкинул на руки. — Что нам, делать больше нечего? — Он принялся покрывать ее лицо мелкими нежными поцелуями…
А командир девятой роты капитан Сапрыкин курил на улице.
— Олег!
Лютый опустил Олю на землю, взял под руку.
— Саша, спасибо за вечер! — проговорил Лютаев абсолютно доброжелательно, но в то же время соблюдая дистанцию. — Все было здорово.
— Олег, подожди, — ротный перекрыл ему дорогу. — Я, наверное, был неправ.
— Ерунда. Забыли.
Они крепко пожали друг другу руки и разошлись. Олег с Олей жили в квартире соседнего подъезда.
Этой же ночью в казарме барачного типа, точнее, в солдатском туалете, тихонько бренчал на старенькой гитаре Женька Тараконов. И не только бренчал, но и пел, да так, что вокруг собралась половина девятой роты:
Пацаны курили, внимательно смотрели, как Таракан берет аккорды, стараясь, что называется, на ходу их запомнить, чтобы потом сыграть не хуже.
Очередной дневальный дежурил на входе возле тумбочки и заодно следил через открытую дверь, чтобы никто из офицеров или прапорщиков не подошел к расположению роты незамеченным.
Дневальные свободной смены драили толчки и полы в казарме. Нормальные же воины — те, кому не хватало воображения или музыкального слуха, дрыхли без задних ног на своих койках, установленных в два яруса.
— Да ну, блин, Таракан, кончай этот отстой! — недовольно сказал высокий, похожий на молодого артиста Ланового, нижегородец Андрей Курганов. — Сейчас, блин, рэп задвигать надо:
— Вот на фига ты испортил хорошую песню, Курган! — прикрикнул на него Юра Басаргин. — Ты вообще тупой какой-то по жизни. Вали спать, пока я тебе в морду не зареперил от сердца полноты.
— Сами вы дураки тупые! — обиделся Курганов и нехотя направился из туалета в спальное помещение.
— Таракан, слышь, что это за песня вообще? Старая, наверно, — спросил Владик Заславский, курносый, голубоглазый парень из Вологды.
— Лет двадцать, наверное. Ее еще мой отец пел.
— Ну так допой последний куплет-то! — попросил Кадра.
— А у меня, ребята, прадед погиб в сорок первом под Москвой, — задумчиво сказал Валя Хлебников, интеллигентный и впечатлительный парнишка из Питера. — Может, это о нем песня?
— Пошли спать, пацаны, — не отвечая на вопрос, сказал Тараконов…
Проскользнув без шума между рядами двухъярусными коек, ребята разделись и забрались под тонкие солдатские одеяла.
— Таракан, ты спишь? — тихонько спросил Хлебников.
— Сплю, — недовольно пробурчал тот. — А что? — он приподнял голову.
— Смотри, какие в небе огромные звезды!
Действительно, с темного бездонного неба над горами, окружающими военную базу со всех сторон, в окна солдатской казармы заглядывали невероятной величины южные звезды.
— Не звезди, Батон, звезды как звезды. Все, я спать хочу, — ответил заплетающимся языком Тараконов.
— Послушай, я стихи вспомнил, точнее, четверостишие. Только автора не помню.
В ответ Женька Тараконов оглушительно захрапел…
Вой тревожной сирены, кажется, пробивал насквозь барабанные перепонки.
— Рота! Подъем! Тревога! — орал дневальный.
Пацанов словно подкинуло на кроватях. Тревога! Это что — уже война?
— Бегом! Бегом! Бегом! Получать оружие! — кричал страшным голосом прапорщик Лютаев.
Дежурный по роте уже открыл оружейную комнату и стоя у пирамиды подгонял подбегавших солдат. Мальчишки дрожали — то ли от страха, то ли от избыточного волнения. Никогда еще их вот так, посреди ночи, не поднимали по тревоге.
— Строиться согласно боевому расчету! — продолжал надрываться Лютый.
Прямо на плац из боксов автопарка выезжали «Уралы», на которые спешно грузились ящики с боеприпасами.