Девять жизней

В душе, может, мама и мечтала иметь сына-отличника, по крайней мере, моими четвёрками-пятёрками за сочинения и диктанты гордилась неимоверно, но за плохую успеваемость по прочим предметам ни разу не упрекнула. А я и рад был. Литературу я любил с ранних лет, потому что читал запоем. С русским как-то само всё получилось. Правила я не запоминал, но интуитивно чувствовал, как надо писать. На этом и выезжал с успехом. С остальными предметами необходимо было напрягаться, а это мне всегда давалось нелегко. Да и, раз не требовали, не хотелось и стараться. Но, как ни крути, учёба – самый что ни на есть весомый аргумент. Родители посовещались меж собой и на другой день порадовали меня не только выделенной линией, но и новеньким ноутбуком. Однако Интернет-сёрфер из меня пока был никудышный и поспрашивать было особо не у кого. Но это дело времени. Мне хотелось отправиться бороздить Сеть прямо в тот же день, но родители не дали, то есть мама, а папа всегда с ней заодно.

– Антоша, милый, тебе отдыхать надо! Врачи же сказали…

Мама у меня хоть внешне и мягкая, и ласковая, а переубедить её невозможно – кремень. Ну или почти невозможно, так что я и спорить не стал. Благоразумно сдался и весь вечер слонялся без дела, надеясь, что завтра наверстаю упущенное, пока родители будут на работе. В школу идти не надо было – до конца недели мне законно позволили прохлаждаться дома.

Ночью не спалось. Да и как тут уснёшь, когда в голове точно калейдоскоп какой-то? Некоторые образы представали чётко и ясно, другие – наоборот, расплывчато и тускло. Но до чего увлекательно было выуживать их откуда-то из самых недр этой странной штуки, что зовётся памятью, перебирать, раскладывать, рассматривать! Эдакое путешествие по прошлому.

За эти дни из разрозненных лоскутов всё же удалось составить хронологическую ленту.

Первые мои воспоминания относились, пожалуй, к XII веку. И тогда родиной моей была Древняя Русь. Сам я служил в гриднях[38] у князя новгород-северского Игоря Святославича, того самого, что на половцев ходил. Звали меня Белым. Почему? Поди упомни. Может, за светло-русые кудри, что на солнце выгорали и становились белёсыми, может, ещё по какой причине. Однако есть о чём призадуматься: тогда – Белый, сегодня – Белов. Ведь неспроста? Но больше толком ничего не вспоминалось: образы были размыты, и отчётливо рисовалась лишь гридница – бревенчатый терем в два этажа, за ним десятиметровая каланча, вокруг двор, мощённый булыжником и обнесённый высоким частоколом.

В следующей жизни я вспомнил себя моряком-турком на торговом каботажном[39] судне. И звался я тогда Тезер Бейаз. В эпохах могу путаться, но, судя по ощущениям, то был век XV, причём вторая половина. Как раз в то время негоцианты редко осмеливались покидать пределы владений Османской Империи[40]. Высокая Порта[41] строжайше запрещала вывозить в чужие земли многие товары, да и те, что под запрет не попадали, облагались зверской пошлиной. Но главная беда – налёты каперов, вот и приходилось купцам кружить по Средиземноморью от одного портового города до другого. И пусть плавание обычно не было долгим, я помнил, как всякий раз радовался возвращению домой. Казалось, я так и видел, как на горизонте появлялась полоска суши – полукруглая бухта, над которой царственно и гордо возвышался прекрасный Константинополь. Как солнце прощальными золотыми лучами скользило по стенам крепости и башням. Как в пурпурном закатном мареве проступали острые шпили по четырём сторонам круглого купола главной мечети города, которую ещё совсем недавно поверженные византийцы именовали собором Святой Софии. Да, определённо это конец XV века.

Затем, столетие спустя, я видел себя испанским идальго – эдаким доном Кихотом (вообще-то, Бланко), обедневшим, но благородным, блуждающим в вечных скитаниях по пыльным дорогам Арагона. Всё, чем богат – крепкий конь, верный слуга и меч из превосходной стали. Не жизнь – романтика! Правда, подпорченная жутким зрелищем огня, пожирающего дубовые стены какой-то таверны, где мне, очевидно, не посчастливилось остановиться на ночлег.

В четвёртый раз мне довелось жить в эпоху Просвещения. Впрочем, меня – повара в замке флорентийского вельможи – это поветрие идей свободомыслия коснулось слабо. Знай себе радуй господина и его гостей всяческими кулинарными изысками – вот и вся забота.

Пятое моё воплощение пришлось на рубеж восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Здесь я был австрийским солдатом, Райнером Вайзом, участвовавшим в «битве трёх императоров»[42]. Я попал в состав левого крыла и шёл в наступление под командованием самого Багратиона. Но… блестящий план Александра I и Франца II с треском провалился. Наполеон разгадал замысел противников. Мы оказались в ловушке, попав под удар французской армии и с фронта и с тыла. Истощённые безуспешными кровопролитными атаками, наши войска отступали, а я, смертельно раненный, встречал свой последний час на стылой моравской земле, покрытой, серым от пороха снегом.