Девять жизней

Утро встретило скромным осенним солнцем и… новой волной голосов. Это непостижимо! Казалось, теперь они вопили всё громче, всё неистовее, стараясь перекричать друг друга. Я закрыл уши руками. Как будто это могло хоть как-то помочь! Зажмурился что есть силы. И – о ужас! – перед мысленным взором тут же стали бесконечной вереницей всплывать непрошеные образы. Фрагменты, на первый взгляд никак не связанные между собой. Словно я пересмотрел один за другим уйму фильмов самых разных жанров, от старинных до современных, и теперь в голове у меня невообразимая каша. То я видел устланное телами убитых и раненых поле боя, над которым ещё не улеглась пыль и вился дым взрывов. Чувствовал запах пороха и крови. И откуда-то знал наверняка, что всё это близ Аустерлица. Знаменательная битва 1805 года. Неплохо, учитывая, что по истории я даже и не середнячок. Но почти сразу степи и курганы, усеянные погибшими, растаяли как туман. И вот я уже лицезрел вскрытую брюшную полость человека, лежащего на операционном столе. Вокруг хлопочут ассистенты в белых халатах и колпаках, каких теперь давно не носят. И я точно знаю, что у оперируемого прободение язвы, что вот оно, отверстие, и его необходимо ушить. Я попытался сосредоточиться, но в следующую секунду передо мной уже простиралась безбрежная синь Эгейского моря. Тёплый ветер трепал волосы. Волны бились о корпус галеона, и тысячи брызг оседали солью на коже и губах. Я плыл на торговом судне «Ара-Hyp», что держало курс на Геллеспонт[34], а дальше через Мраморное море к Константинополю[35]. Синева волн завораживала, я вглядывался вниз, за деревянный борт, и различал продолговатое тёмное тело с острым клинком-плавником на загривке, рассекающим водную гладь. Белая акула, безошибочно определил я. Хороший знак. Эти прожорливые твари чувствуют шторм задолго до его прихода и опускаются на самую глубину. Значит, сегодня море будет к нам милосердно. К нам?! Господи, что я несу? Какое море?! Откуда вообще эти мысли? Я точно сошёл с ума! Но в мгновение ока бескрайняя ширь схлопнулась, представ теперь тихой заводью, мутной, тёмно-зелёной, источающей запах тины. Вместо трёхмачтового галеона – плоская лодчонка. Вёсла покоятся в уключинах. Напротив меня сидит девушка лет двадцати. Светлые волосы рассыпаны по плечам. Она сердится? Негодует? Обижена? Тонкие пальцы теребят подол белого платья. Крылья носа трепещут. Узкие губы сжаты в полоску. В глазах блестят слёзы. И вдруг во мне пробуждается раздражение к этой девушке! Как будто я её знаю. Но я не могу её знать, хотя… это нервное лицо кажется неясно знакомым. Откуда?

Я открыл глаза и яростно замотал головой, пытаясь вытряхнуть эти навязчивые картины чужой жизни. И тут же мелькнула неизвестно откуда взявшаяся догадка: а чужой ли?

Естественно, чужой!

Кажется, последнее я выкрикнул вслух, потому что ко мне сразу подошла медсестра:

– Что случилось? – спросила она обеспокоенно.

– Ничего, – буркнул я.

Не рассказывать же ей, что у меня в голове творится невесть что.

– Всё будет нормально, – улыбнулась она. – Не переживай так.

Как же! Нормально! Очевидно ведь – я стремительно схожу с ума. Мало мне было чёртовой утопленницы, так теперь ещё и это… И самым немыслимым было то, что во всех этих картинах я чувствовал себя не сторонним наблюдателем. Казалось, будто всё это окружало меня в действительности, происходило не с кем-нибудь, а именно со мной. Только не здесь и сейчас, а когда-то. Точно это сон, до жути реалистичный, или же воспоминания о минувших событиях. Личные воспоминания.

– Долго ещё… мне здесь лежать? – выдавил я, глядя на улыбчивое лицо медсестры.

– Скоро обход. Борис Петрович – очень хороший врач. Он всё тебе скажет. – И напоследок снова ободряющее: – Не бойся.

Вот ещё, кстати, что удивительно – сейчас во мне бурлили сильнейшие эмоции: недоумение, раздражение, злость, отчаяние – но только не страх. По крайней мере, не тот привычный пугливый трепет, который охватывал меня всякий раз, когда доводилось оставаться наедине с незнакомыми людьми. Особенно если они находились так близко, смотрели в глаза, ещё и пытались завести со мной беседу.