Девять воплощений кошки

– Я ведь их застукал. Пацаны онанировали втихаря в гараже. Мой недоделок и этот Вовка Миронов… мастурбировали друг друга. Я их так ремнем отходил тогда. И этому щенку запретил на метр к сыну моему приближаться. Только ведь разве уследишь? Я с сыном беседу провел профилактическую – мол, паршой от этого дела мужики покрываются, лысеют от онанизма-то. Мой вроде понял. Начал сторониться. А тот щенок, видно, во вкус вошел. Однажды подкараулил моего и… в общем, они подрались, потому что мой дал мне слово – больше ни-ни этой пакости, рукоблудия. Моего-то Вовка Миронов отметелил тогда сильно. И ненавидит с тех пор, простить не может, что сын меня, отца, послушался, а его, развратника, отверг.

– Они были тогда мальчиками, прошло много лет с тех пор, – сказала Катя.

– А память-ненависть-неприязнь осталась. И зачем таких, как этот щенок, вы в полицию берете? Проверяли бы их сначала на каком-нибудь детекторе.

– Мы проверяем, – Катя кивнула.

А сама подумала: в какую же вонючую грязную лужу может плюхнуться участковый Миронов, если только не оставит свои подозрения, это свое упрямое «я докажу». Тригорскому – сразу видно – палец в рот не клади. Этот начальник службы безопасности музея умеет очень грамотно защищаться, используя для этого самые нелицеприятные приемы. Так может запачкать участкового – тот потом сто лет не отмоется. Вывод: с Тригорским надо вести себя крайне осторожно.

– Все это красногорские локальные дела. И к убийству в музее отношения не имеют, – сказала она сухо. – А я тут работаю как раз над раскрытием убийства. Значит, у вас весь музей просматривается? А тот коридор, где убили Дарью Юдину?

Ты уже отвечал на этот вопрос, когда я сидела в шкафу там, в комнате техников… Ответ отрицательный. В том коридоре в темноте шлялся твой сын. Что он там делал? Ты у него спрашивал?

– К сожалению, нет. Я всегда говорил – нужен тотальный визуальный контроль за всеми помещениями. Но тут же ученые – мать их – им свобода нужна.

Тот же самый отрицательный ответ. Теперь спросить про сына…

Но Катя точно по наитию спросила совсем о другом:

– Куда, по вашему мнению, Юдина могла идти?

– Куда угодно. В библиотеку, в отдел рукописей, в отдел Древнего Востока, в отдел научной популяризации. В наш спецхран… но тогда бы ее увидела охрана, там постоянный пост. Но сдается мне, шла она в Дубовый зал.

– Это где же?

– Так вы там были с подругой, это хранилище, – Тригорский-старший прищурился.

– В хранилище? Вы думаете, она хотела лично увидеть ту новую коллекцию? Ну, которая «Проклятая»?

– Может, и коллекцию «Проклятую». Только, по моему разумению, шла она к нему. Специально дождалась, когда большинство сотрудников домой слиняет, останутся лишь те, кто задействован в этой чертовой репетиции.

– К кому, Николай Григореьвич?

– Да к профессору нашему востоковеду Олегу Гайкину.

– А почему вы так решили, что она шла к профессору Гайкину?

– Да потому что… заметил я кое-что за ними. В первый день еще заметил. Он ведь как увидел ее, эту ревизоршу, на нашей главной лестнице, прямо остолбенел. Она вниз спускалась, только-только от директора вместе с Кристиной-всезнайкой. А он в буфет лыжи навострил. Ну и я шел в буфет тоже перекусить. Так прямо в глаза мне бросилось – он увидел ее и прямо застыл на месте, в столб соляной библейский обратился. И она… она тоже среагировала. Аж пятнами все лицо у нее пошло от волнения. И вот что я вам скажу – у меня на такие дела глаз – алмаз. Не впервые они встретились. Они прежде друг друга знали.

– Вы так думаете?

– Уверен на все сто. Вы бы их лица видели тогда! Кристина это тоже заметила. У нее от ревности аж очки запотели. Она ж в профессора влюблена по уши. Живут они – пока не афишируют особо, но от меня не скроешь.

Конечно, если ты целый день за камерами торчишь, подглядываешь.

– Профессор Гайкин что за человек? – спросила Катя.

– Ученый. Они все малахольные. Вроде красивый мужик, а живет как таракан за печкой. Целые дни в хранилище с этими своими древностями, со старой дребеденью. Мумии – это у него конек. Он прямо трясется над ними, а это ведь кто? Мертвецы. Мертвые ему, видно, дороже живых. Правда, с Кристиной у них роман закрутился. Только она-то больше к нему привязана. А он весь в науке. Докторскую защитил, видно, в академики метит.

– Там, в хранилище эта новая коллекция, очень ценная. Почему там нет камер?

– Куратор и хранитель в одном лице лично отвечает за коллекцию. Я бы камеру там поставил, так мне в научный процесс вмешиваться запрещено. Они ж там науку творят, исследования проводят, не хотят, чтобы на них зырили. Камер там нет. Только для умного человека, для профессионала, каковым являюсь, – Тригорский-старший осклабился, – это несущественная вещь. Всегда из любой ситуации выход можно найти.