Девять снов Шахразады

Едогими откинулась назад, положив голову на колени Мелисенты. Она закрыла глаза, отдыхая, пока остальные служанки массировали руки и ноги, медленно дышала, чувствуя, как их пальцы мяли и поглаживали мышцы на внутренней стороне бедер, между пальцами ног, будили их к жизни и умиротворяли ее дух. Они вопросов не задавали, они знали свое место. Мелисента, из-за своего португальского происхождения и веры в христианского бога, имела свою точку зрения на место женщины в жизненном устройстве – точку зрения чуждую и даже опасную, так как она подходила с единой меркой к каждой женщине, даже к тем из них, кто был рожден повелевать другими. Едогими подозревала, что в глубине души та даже считала себя равной своей госпоже.

Недостатки молодости – Мелисенте ведь всего шестнадцать. И все же… Повелительница раздвинула движением головы ее бедра, чтобы лежать на мягкой подушке живота, и почувствовала, как инстинктивно напряглись мышцы служанки… Кто мог сказать наверняка, что девушка не права? Опять же, из-за своего деда-европейца она на самом деле была другой. Едогими подняла голову, упираясь затылком ей в живот, взглянула вверх. Она почти ничего не видела дальше высоких, заостренных сосков. Другая. Совсем другая. В этом отношении, возможно, даже гротескная. Женщина, чтобы быть красивой, должна иметь грудь в точности такого размера, чтобы умещалась в ладони мужчины, а не такую большую и выпирающую, чтобы отстранять одежду от тела.

Но если грудь Мелисенты была чересчур большой, то нельзя было не признать красоты ее лица. Здесь контраст между ней и другими девушками был не менее заметен, но в ее пользу. Ее огромные глаза имели цвет серо-зеленый, как у моря, и были так же бездонны, удивительный красноватый оттенок сквозил в ее темных волосах, словно лучи солнца пробивались сквозь рощу кипарисов, и этот цвет подчеркивался правильным овалом лица и заостренным подбородком. Вряд ли найдется мужчина, который, увидев ее однажды, не оглянется на нее второй раз… Скоро настанет время подобрать ей жениха. Даже молодой офицер, предвкушавший перспективу увидеть принцессу Едогими в момент, когда она будет выходить из ванны, не мог удержаться, чтобы не взглянуть время от времени на красоту, уже доступную его взгляду.

Конечно, Мелисента очень отличается от всех остальных ее служанок. Она слишком высока, ее ноги слишком сильны. Это тело могло быть незаменимо в любви, но красивым назвать его можно было с трудом.

А теперь она боялась. Они все боялись. Но только Мелисента показывала свой страх. Услышал ли капитан ее шепот? Или он старался только улучшить позицию для наблюдения? Он двинулся вокруг постели, хотя все время неукоснительно оставался в дальнем углу комнаты.

– Вы должны появиться там, моя госпожа, если повелитель и в самом деле умирает.

– Он не умрет, – тихо произнесла Едогими. – Разве что в моем присутствии. Прибыл ли принц Токугава?

– Принц Иеясу еще не прибыл, моя госпожа. Но за ним послали.

Едогими выпрямилась, протянула руки служанкам, чтобы они помогли ей выйти из ванны, и немедленно была облачена в халат. На какую-то секунду мальчик увидел то, что хотел, и даже через комнату она слышала, как воздух вырвался из его легких. Мелисента, тоже стоя перед ванной, взглянула на офицера и вспыхнула. Она краснела так каждый раз, когда мужчина смотрел на нее, даже когда была одета. Это все христианство… Странное учение, без сомнения. Учение, более пригодное для женщин, чем для мужчин.

– Именно у принца Иеясу мы должны искать поддержки, моя госпожа, – прошептал юноша. – Он сильнее всех остальных даймио, вместе взятых.

Едогими взглянула на него; девушки массировали ее тело через толстый купальный халат.

– Мы, юноша?

– Клянусь быть преданным вам, госпожа Едогими. До самой смерти. Страшные времена нас ждут впереди.

Едогими пересекла спальню, оставляя мокрые следы на циновках, у выхода повернулась и пристально посмотрела на него.

– Принц Токугава действительно самый сильный, Харунага. Но даже он не сможет противиться воле остальных, если они сохранят верность духу моего господина Хидееси. Сначала мы должны узнать, что мой господин завещает мне. И моему сыну.

О чем думает человек, когда умирает? О чем может человек думать, умирая? Особенно такой человек.

В комнате было темно, дощатый пол жёсток.

– Я хочу видеть мою госпожу Едогими, – прошептал Хидееси.

– За ней послали, мой господин, принц Иеясу тоже в пути.

– Иеясу… – Хидееси откинулся на подушку из дерева, его рот широко открылся, и полицейские подались вперед, полагая, что смерть пришла. – Слушай меня, Мицунари. Запомни мои слова… Иеясу погубит моего сына.

– Мой господин, разве вы и принц не сражались плечом к плечу в течение тридцати лет? Разве…