Варя отшатнулась от Лизиной кровати на пару шагов, пока не уткнулась бедром в письменный стол.
– На тумбочке?
– Где ночник.
Филиппу это казалось забавным – пугать их. Пугать глупых обитателей верхнего мира, заигрывающих с материями и науками, от которых они сами же и отреклись. Не такое уж и большое наказание против проклятья, которое они наслали на его племя. Рита потянулась к лампе на столе. Щелкнула выключателем. Лампа принялась трещать и мигать, будто на последнем издыхании, но ее частые вспышки кое-как смогли разогнать темноту.
– Что это за ночник, кстати? – неловко спросила Варвара, явно пытаясь переменить тему. – Недавно купила?
Лиза осторожно приблизилась к собственной тумбочке.
– Нет… – И потянулась к проводу. – Вообще не помню, чтобы его покупала. Может, он твой?
– Это не моя тумбочка, – запротестовала Варя. – Ты все время заказываешь всякую ерунду. Просто забыла, наверное.
В мигающем свете единственной лампы лицо ее казалось чересчур бледным. Даже болезненным.
Это было не очень красиво.
– Наверное, – неуверенно протянула Лиза и щелкнула выключателем на проводе.
Ночник не зажегся.
Варя шумно сглотнула.
Лиза отодвинула тумбочку, проверяя, подключена ли лампа к сети. Но вилка была плотно погружена в розетку.
«Дело вовсе не в этом», – весело подумал Филипп.
Лиза щелкнула выключателем еще раз. И еще раз ничего не произошло.
– Тоже бракованный? – едко поинтересовалась Рита, впрочем, явно маскируя напряжение за напускной язвительностью.
Лиза не ответила, только еще несколько раз пощелкала выключателем. Но свет так и не зажегся.
– Вам он не кажется каким-то… странным? – вдруг спросила Варвара.
Она нерешительно подошла к подружкиной тумбочке, и Филипп чуть не захлебнулся в водовороте эмоций, захлестнувших ее.
Захлестнувших его.
– Его форма, – сказала Варя. – Она какая-то… с ней что-то не так, нет?
«
– Да, – отозвалась Рита. – Я не могу понять, но… Как он вообще может ровно стоять?
В комнате ненадолго снова повисла тишина, нарушаемая только дребезжанием мигающей настольной лампы. Ее вспышки заставляли появляться и исчезать жутковатые тени на стенах.
– Лицо было прямо там, – вдруг сказала Катя. – Там, где он стоит сейчас.
– Фу, хватит! – прошептала Варя. – Лиз, можешь убрать его нахрен?
Та кивнула и, не говоря ни слова, выдернула из розетки провод. Нагнулась было, чтобы запихнуть ночник под кровать, но Варя вдруг воскликнула:
– Нет!
– Господи, да не орите! – зашипела Рита.
Филипп ощутил ужас, растекающийся по Вариным жилам. Он впитывал его, как самый сладкий нектар. Филиппа вело от одной мысли, что его иноземка слилась с ним почти полностью. Совершенно.
– Только не под кровать! – взмолилась Варя. – Вынеси его в коридор, ладно?
Лиза выставила ночник в коридор. Подружки испуганно перешептывались за ее спиной. Только не Варя. Варя молчала, не спуская с ночника взгляда, пока Лиза не вернулась в комнату. Пока дверь за ней не закрылась, отделяя и спасая от пустого и темного коридора.
Варя до последнего испуганно таращилась на ночник.
А Филипп вежливо глядел в ответ. Пусть ей было и не различить его глаз.
Дверь разделила их. Но это совсем ненадолго.
Филипп позволил себе вернуться в прежнюю форму, лишь когда из комнаты донесся первый робкий смех. Они расслабились, выискивая и обсуждая тысячи объяснений тому, что произошло. Люди Поверхности всегда так делали.
Перевоплощаться в неодушевленные предметы было не самым простым разделом волшбы, но Филипп был… по-своему гениален.
Откупорив склянку с настоем цикуты, он сделал глоток. В этом не было большой необходимости, но ему хотелось еще немного побыть на Поверхности. И еще немного поворожить. Волшба здесь отнимала куда больше сил. И даже Варвара, открывшая ему свою душу, не смогла даровать столько энергии.
Пока не смогла.
В ночную Москву он ступал в наилучшем настроении. Натянул на голову капюшон, надел свою маску – фарфоровое кукольное лицо с красными овалами румянца, которую носил с самого своего рождения. Филипп вышел на улицу, полной грудью вдохнул поверхностный воздух. А тот впервые не подарил ему жгучей боли в груди.
Чужие лица не были пригодны для долгого ношения. Они сползали, пузыря и рябя, не желая сливаться, впитываться в кожу. Они так и норовили вернуться к настоящим своим владельцам – как правило, в морги. А еще использовать их часто строго-настрого запрещалось. На Поверхности бы заметили массовые пропажи мертвецов. И Филипп почти исчерпал свой лимит.
Чужие лица в основном нужны были только адептам, готовящимся к Наречению. Взрослые прибегали к этой практике лишь в крайних случаях. Кожа мертвецов неподатливая, грубая. Носить ее долго совсем неудобно. Другое дело – свежее лицо, но… добропорядочные жители подземного города старались не убивать «соседей сверху» без явной причины.
Впрочем, не все обитатели Кри́пты были добропорядочны.