Девять кругов любви

Профессор пообещал, потом обратился к Андрею:

– Ну-с, батенька, мы уже слышали, что вы покидаете нас. Очень плохо! Но, как я вижу, обстоятельства вас оправдывают, – он улыбнулся Юдит.

– Я хотел бы объяснить вам все, – виновато сказал Андрей, и тот пригласил его в соседнюю комнату.

Трое оставшихся мужчин, глядя им вслед, затянули суровую волжскую песню:

– Позади их слышен ропот —

Нас на бабу променял,

Только ночь с ней провожжался,

Сам на утро бабой стал…

– Знаешь, о чем они поют? – спросила Тина.

Юдит смущенно глянула на нее:

– Нет.

Та, решив немного отвести душу, стала подражать ивриту, какой израильтяне привыкли слышать от русских:

– Много лет назад казак Степан Разин восстал против царя, и тот с царицей пошел на него, окружив несколькими бюстгальтерами. А Разин забыл своих товарищей из-за персидской княжны, ее нежной ручки и медового бедра. Казакам надоело все время видеть Степана и княжну в одеялах. Они потребовали, чтобы она лежала на заду, и он бросил ее в реку.

– Боже! – ужаснулась Юдит.

– Да, вот к чему приводит похоть, – кивнула Тина, рассматривая соперницу внимательно и без особой неприязни, потому что хорошо знала цену сияющей белизне своей кожи и скульптурной фигуре. Обидела ее только эта ненужная скрытность Андрея. Женщина современная, она считала свободу – основой интимных отношений и ничего не имела против мимолетной интрижки на стороне, его или своей. Но – она сразу увидела – это не была интрижка.

Наконец, профессор и Андрей вернулись, оба очень расстроенные. Георгий Аполлинарьевич откашлялся:

– Теперь личные дела в сторону. Всем уже известно безобразное решение суда о прекращении наших работ. Были приведены самые нелепые доводы – от религиозных до соображений безопасности. Например, что на территории церкви осталась повышенная радиация с того времени, когда, по известному выражению – «это случилось». Мне это кажется абсурдным. Тут, скорее всего, замешена политика, и я немедленно это опротестую… Однако самое неприятное в другом: «Богородица», наверное, пропадет, затерявшись среди всякого хлама, потому что для израильтян она не представляет какой-либо ценности. А ведь именно вы, Андрей, нашли ее!

…И тот вспомнил волнения первых дней, когда они начали очищать церковь, обнаруживая в земле то подсвечник, то крест или кадило, но главная ее достопримечательность – икона четырнадцатого века – не попадалась нигде. Ему пришло в голову осветить фонариком ломаную дыру в полу. Внезапно что-то быстрое, кажется, ящерица, скользнуло по нему, он инстинктивно попытался смахнуть ее и, потеряв равновесие, рухнул в провал. Сверху послышались испуганные крики, но он был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Нога, сдавленная чем-то с обеих сторон, горела от боли, лицо и руки саднило. Потом констатировал:

– Я жив!

– Что? – панически переспросила Тина.

Андрей сказал громче:

– Все в порядке!

– Как вы там? – встревоженный бас профессора заполнил сумрачное пространство вокруг него.

– Сейчас осмотрюсь. А!

– Что, что? – раздались испуганные голоса.

– Она, «Богородица»! Ах ты, милая! Совсем не пострадала, не в пример кое-кому из простых смертных.

На этом его бодрячество окончилось, и он застонал. Ему приходилось упираться в стену одной ногой, чтобы не повиснуть на той, которая застряла между каких-то балок.

Георгий Аполлинарьевич крикнул:

– Я сейчас же вызываю пожарных и скорую!

– Ни в коем случае, – откликнулся Андрей. – Это место сразу объявят аварийным, и раскопкам конец!

Там совещались:

– Нужно кинуть ему веревку!

– Нет, те, что у нас, слишком тонкие.

– А если разорвать нашу одежду на полосы и связать вместе? – предложил женский голос.

– Очень романтично, Алевтина! – сказал профессор, питавший слабость к старорусским именам.

– Ну вот, женщина никогда не упустит возможность проявить свой природный эксгибиционизм, – заметил Владимир. – Андрей, у тебя есть конкретная идея?

– Да, нужно связаться с моим приятелем, – Андрей назвал номер. – Пусть приедет с хорошим канатом!

– Немедленно звоним!

Стало тихо. Андрей снова сделал напрасную попытку освободиться из тисков. Приятель, процедил он сквозь зубы. Если беда, то сразу – Сенька, Сенька! Но – приятель, не друг. Наверное, я антисемит, сволочь.

Что-то нежное и мягкое коснулось его руки – маленькая ящерка, светящаяся изнутри голубым светом.

– Пришла извиниться? – спросил Андрей, стараясь отвлечься от боли.

Она медленно порозовела, вероятно, от смущения.

– Побудешь со мной?

– Ладно, – просигналила та.

– Он выезжает! – сообщили сверху обрадованные голоса.

Потом ему спустили бутылку с водой и – особая честь! – колоссальный, замечательно пахнущий сэндвич, который профессор делал себе сам перед выходом на работу, никому не давая проникнуть в тайну его приготовления, а тем более – попробовать.

– Будем ждать, – сказал Георгий Аполлинарьевич, – а поскольку уже доказано, что время похоже на норовистую лошадь, мы подстегнем его кнутом интересной беседы. Вы готовы, Андрюша?

– Готов!