Деловой день был окончен. Биржи закрыты. Телефон молчал. И факс перестал выплевывать бесконечные сообщения из «Макфаркар-хауса». Дневная головная боль Викки протыкала голову, усиленная мешаниной из китайских мыльных опер, поп-певцов, выпусков новостей, шоу-игр, американских и китайских фильмов, льющейся из телевизора. Она было хотела попросить выключить телевизор, когда ее внимание привлекло интервью в прямом эфире.
— Стоп!
— Что?
— Мелисса, верни канал… Другой. Вот этот!
— Это просто какие-то китайцы.
— Это родители Альфреда Цина. Сделай погромче.
Альфред Цин — неожиданно богатый и знаменитый Альфред Цин — герой последних городских сплетен о богатых (и тип, который считает, что розы могут быть достойной заменой теплому телефонному звонку старому другу, запертому в больнице) был любимцем Гонконга. Его фотографии печатали во всех газетах и журналах, а теперь, когда он за границей, ушлые репортеры раскопали его родителей.
— Сделай погромче.
Затаивший дыхание репортер брал интервью у четы средних лет на фоне их ресторанчика на Коулуне. Красный неон обрамлял двери, как горящий венок, и ступеньки на первый этаж украшали две хорошенькие девушки в национальных платьях, в которых Викки узнала пятнадцатилетних племянниц Альфреда, учившихся на программистов. На его матери была бесформенная черная рабочая пижама, на отце — поварские черные брюки и чистая белая майка. Их широкие улыбки показывали прекрасные зубы.
— Что они говорят, Мелисса?
Мелисса учила китайский диалект — что Хьюго поощрял — с пяти лет. Миллисент предпочла путунхуа, как тетя Викки, которая часто сожалела о своем выборе, потому что возможности его применения в Гонконге были ограничены.
— Они говорят: «Мы по-прежнему готовим… занимаемся делами ресторана». Репортер спросил: «Вы не хотите отдохнуть от дел теперь, когда ваш сын стал такой… хм, такой богатый человек?»
Родители Альфреда засмеялись смущенным смехом.
Потом его мать ответила одним из тех домашних советов, которые так любят китайцы их лет. Мелисса перевела это как:
— Старый человек, живущий на границе, теряет своего коня.
— Не поняла? — спросила Миллисент. — Пожалуйста, пригласи другого переводчика.
— Это пословица, дурочка, — улыбнулась Викки.
Отец Альфреда мягко кивнул, и даже беспечный репортер позволил себе уважительную паузу при традиционном упоминании о том, что во всяком хорошем деле необходимо спокойствие.
— Но они собираются продолжать готовить — неважно, каким еще более богатым станет Альфред, — сказала Мелисса. — Они говорят: «Что высоко взлетело, может низко упасть. Кто знает, что случится с ним потом?»
— Они — крепкие орешки, — сказала Миллисент. — Но они могли бы и отдохнуть.
— Просто они любят свой ресторан, — объяснила Викки. — И он платил им тем же. Ведь они приехали из Кантона с пустыми руками.
— Но, тетя Викки! Альфред Цин богат как Ту Вэй Вонг.
— Вряд ли. Он только начинает. Он директор консорциума, который владеет самым дорогим зданием в Гонконге. Но старик Ту Вэй может купить его в любую секунду.
— Он так же богат, как мы?
— Мы не так богаты, — сказала Мелисса. — Мама говорит, что может случится так, что наши вещи смогут уместиться на ручной тележке.
Викки вспыхнула краской. У Фионы было просто помешательство на открытости перед детьми.
— Что спросил репортер?
— Вы удивлены тем, что ваш сын добивается таких успехов?
— Если вы сажаете дыни, — ответил отец Альфреда, — вы получите дыни.
А потом последовал вопрос, который завершал каждое интервью:
— Вы боитесь смены флага?
— Люди должны есть, — сказал отец Альфреда. — Поэтому мы и держим ресторан.
— Значит, вы оптимистично настроены в отношении каэнэровцев?
— Конечно, мы оптимисты, — отрезала мать Альфреда, в то время как их улыбки застыли на лице и блестели, как сахарная глазурь.
— Мы все, — расплылся репортер в камеру, — благодарны вашему сыну за его большую сделку. Цены на недвижимость в Центре, Козвей Бэе, Ноз-Пойнт и на Коулуне подскочили на двадцать три процента за две недели.
Новогодние беспорядки были забыты в свете сделки консорциума Альфреда, и Гонконг просто помешался. Спекулянты покупали и продавали недвижимость по таким инфляционным ценам, что потоки денег из Австралии, Токио, Калифорнии и Лондона потекли в колонию. За всего лишь пять месяцев до вселения каэнэровцев здания Макфаркаров поднялись в цене на полных пятьдесят процентов.
Викки, чей отец обладал безошибочным чутьем на скачки на бирже, думала, что бы продать прежде, чем пузырь лопнет.
Каэнэровцы должны бы присудить Альфреду «Орден Мао» или что-нибудь подобное из их чертовых штучек. Пекинским бюрократам и не снился такой бум с недвижимостью прямо перед переворотом. Фондовые биржи лихорадило, новые миллионеры позировали на фоне своей новой недвижимости, которую собирались спекулятивно продать.