Босх не ответил ей прямо. Он просто сказал дочери, что ее мать не может сейчас быть с ними, но что она упаковала для нее рюкзак и что им надо ехать в аэропорт, чтобы покинуть Гонконг. Сун не сказал ничего и только ускорил шаг; он шел впереди, не участвуя в разговоре.
С помощью этого объяснения Босх как будто выиграл некоторое время, чтобы обдумать, когда и как он даст дочери ответ, подразумевающий крутое изменение всей ее жизни. Когда они подошли к черному «мерседесу», он сначала посадил ее на заднее сиденье и только затем пошел к багажнику за рюкзаком. Он не хотел, чтобы она видела сумку, приготовленную Элеонор для себя. Он обыскал чемодан Элеонор и, найдя паспорт Мэдди, убрал его в карман.
Потом сел на переднее пассажирское сиденье и передал дочери рюкзак, велев ей переодеться. Посмотрел на часы и кивнул Суну:
— Поехали. Нам надо успеть на самолет.
Тот тронул машину с места и стал выезжать из портовой зоны в ускоренном, но не привлекающем внимания темпе.
— Нет ли здесь какого-нибудь парома или поезда, который доставил бы нас туда напрямую? — спросил Босх.
— Нет, паромный маршрут закрыли, а по железной дороге придется делать пересадку. Будет лучше, если я вас отвезу. Я хочу это сделать.
— Хорошо, Сун Йи.
Несколько минут они ехали в молчании. Босху хотелось обернуться назад и поговорить с дочерью — взглянуть на нее, убедиться, что с ней все в порядке.
— Мэдди, ты переоделась?
Она не ответила.
— Мэдди?
Босх обернулся и посмотрел на нее. Да, она переоделась и, привалившись к двери машины за спиной Суна, сидела, уставившись в окно и обнимая подушку. По щекам ее текли слезы. Кажется, она даже не заметила продырявленное пулей отверстие в подушке.
— Мэдди, что с тобой?
Не отрывая глаз от окна, девочка промолвила:
— Она погибла, да?
— Что?
Босх прекрасно понял, о ком и о чем она говорит, — просто тянул время, стараясь на сколько можно отодвинуть неизбежное.
— Я ведь не дура. Ты здесь. Сун Йи здесь. Ей тоже надо быть здесь. Она бы обязательно была, но с ней что-то случилось.
Босху показалось, будто кто-то ударил его кулаком прямо в грудь. Мэделин по-прежнему обнимала подушку, глядя в окно полными слез глазами.
— Мэдди, мне очень жаль. Я хотел сказать тебе, но в более подходящее время.
— А когда оно придет, подходящее?
Босх кивнул:
— Ты права. Никогда.
Он протянул назад руку и коснулся ее коленки, но она в ту же секунду ее отдернула. Это был первый зримый признак той вины, которую он всегда будет в себе носить.
— Поверь, мне очень жаль. Я не знаю, что сказать. Когда я приземлился в Гонконге сегодня утром, твоя мама встретила меня в аэропорту. Вместе с Суном Йи. Она хотела только одного, Мэдди: вернуть тебя домой целой и невредимой. Она не заботилась больше ни о чем, включая себя саму.
— Что с ней случилось?
Босх помедлил в нерешительности, но не было иного пути, как только сказать правду.
— Ее застрелили, детка. Какие-то люди стреляли в меня, а пуля попала в нее. Я думаю, она даже не почувствовала.
Девочка закрыла глаза руками.
— Это я, я виновата!
Босх покачал головой, хотя она не могла этого видеть.
— Нет, Мэдди, нет. Послушай меня. Не смей так говорить. Не смей так даже думать. Ты не виновата. Это я виноват. Во всем случившемся виноват я.
Она не ответила, лишь крепче прижала к себе подушку и не отрывала глаз от мелькающих за окном спутанных очертаний дорожного пейзажа.
Час спустя они прибыли в аэропорт и остановились на площадке для высадки пассажиров. Босх помог дочери выйти и повернулся к Суну. В машине они говорили мало. Но сейчас настало время прощания. Босх хорошо понимал, что его дочь ни за что не удалось бы вызволить без помощи Суна.
— Сун Йи, спасибо за спасение моей дочери.
— Это ты ее спас. Ничто не могло тебя остановить, Гарри Босх.
— Что ты теперь будешь делать? Полиция придет к тебе из-за Элеонор, если не из-за чего-нибудь другого.
— Я сам управлюсь с этим делом и не стану тебя упоминать. Обещаю. Что бы ни случилось, я не стану впутывать тебя и твою дочь.
Босх кивнул.
— Удачи тебе.
— И тебе тоже.
Босх пожал ему руку и затем отступил в сторону, пропуская вперед Мэделин. После неловкой паузы девочка шагнула вперед и обняла Суна. Даже под тенью черных очков Босх увидел выражение его лица. Босх понимал: каковы бы ни были их с Мэделин разногласия, Сун со всей решимостью занимался ее спасением. Быть может, это позволило ему обрести прибежище в себе самом.
— Мне так жаль, — сказала Мэделин.
Сун разомкнул объятия и сделал шаг назад.
— Поспеши, — сказал он. — Тебя ждет счастливая жизнь.
Он остался стоять там, а они направились через стеклянные двери в главный терминал.