Когда глаза Босха адаптировались к тусклому свету, он увидел, что находится в пустом кубрике, выходящем в коридор, протянувшийся вдоль всего трюма. Единственным источником света служил открытый верхний люк на носу, в конце коридора. Чтобы добраться туда, предстояло преодолеть шесть отсеков, снабженных люками. Крайний люк был настежь открыт. Босх поднялся и заткнул один из пистолетов за пояс, чтобы иметь одну руку свободной, и потихоньку двинулся вперед, держа другой пистолет наготове.
Камеры-отсеки предназначались для герметичного хранения улова. Каждый вход в камеру имел по четыре запора. Стрелки, нанесенные на проржавевшую сталь, указывали, в какую сторону следует повернуть каждую ручку, чтобы открыть отсек. Босх шел по коридору, проверяя отсеки, один за другим, находя каждый пустым, но явно не использовавшимся в последнее время для перевозки рыбы. Каждая камера была усыпана обрывками коробок от зерновых хлопьев и других продуктов, а также пустыми бутылями из-под воды. Было ясно, что судно использовалось для перевозки живого груза.
Больше всего взволновали Босха коробки из-под хлопьев. Все они были одной марки, и с каждой улыбалась карикатурная панда: зверек стоял на краю миски, наполненной рисом, сверкающим как бриллианты кристаллами сахара. Это было детское питание.
Наконец он добрался до настежь открытого отсека. Босх пригнулся и осторожно проник в него.
Здесь также было пусто, но совсем по-другому. Тут не было хлама. С крюка на потолке свисала на проводе лампа с батарейным питанием. Тут же стоял перевернутый упаковочный ящик, густо уставленный нераспечатанными коробками хлопьев, пачками лапши и емкостями с водой. Босх поискал какие-то признаки того, что в этом помещении содержалась его дочь, но ничего такого не обнаружил.
Внезапно он услышал, как шарнирные петли на двери люка у него за спиной громко заскрежетали. Он стремительно обернулся — и в момент люк с громким металлическим стуком захлопнулся. Босх заметил, как затвор на верхнем правом углу передвинулся в положение «заперто», а в следующий момент увидел, что внутренние дверные ручки сняты. Его запирали в этой камере. Он выхватил второй пистолет и нацелил оба ствола на люк, ожидая, когда станет поворачиваться следующий засов.
Когда нижний правый начал поворачиваться, Босх прицелился и несколько раз выстрелил в дверь из обеих пистолетов. Пули пробили металл, ослабленный многолетней ржавчиной. Он услышал, как по ту сторону кто-то вскрикнул — от удивления или от боли. Затем в коридоре послышался глухой стук, как если бы тело ударилось об пол.
Босх подошел к двери люка и попытался повернуть рукой засов верхнего правого замка, но он был слишком мал, чтобы сработал эффект рычага. В отчаянии он отступил на шаг и ударил в дверь плечом, надеясь сорвать крепление замка, но оно даже не сместилось, а по болезненному ощущению в плече Босх понял, что дверь не поддастся.
Босх почувствовал себя в мышеловке.
Он опять приблизился к двери и приложил к ней ухо, прислушиваясь. Теперь оттуда доносился только один звук — гул работающих двигателей. Он громко постучал по металлу рукояткой пистолета.
— Мэдди! — крикнул он. — Мэдди, ты здесь?
Ответа не было. Он опять постучал по люку, на сей раз громче.
— Подай мне знак, детка! Если ты здесь, крикни или подай какой-нибудь знак!
И вновь не последовало никакого ответа. Босх вынул телефон и открыл его, чтобы позвонить Суну, но увидел, что на сотовом нет сигнала. Тем не менее он все-таки попытался позвонить, но не получил ответа. Он был в обшитом металлом помещении, и его мобильник был бесполезен.
Босх повернулся и еще раз с силой ударил по двери, выкрикивая имя своей дочери.
Стояла тишина. Гарри прижался мокрым от пота лбом к ржавому люку. Он был захлопнут в металлической коробке как в мышеловке, с осознанием того, что его дочери даже нет на борту. Он потерпел фиаско и получил то, чего заслуживал.
Физическая боль прошила его грудь, естественно дополняя его душевную боль. Она была острой, глубокой и беспощадной. Привалившись спиной к двери, он тяжело задышал и, расстегнув еще одну пуговицу на воротнике, стал медленно сползать вниз по ржавому металлу, пока не оказался на полу, с коленями, упертыми в подбородок. Он чувствовал такую же клаустрофобию, как в туннелях, в которых когда-то воевал. Батарейка, питающая верхний свет, потихоньку издыхала, и очень скоро он окажется в темноте. Поражение и отчаяние обрушились на него. Он подвел свою дочь и погубил себя.
37
Внезапно Босх встрепенулся — что-то отвлекло его от созерцания собственного поражения. Что-то донеслось до его слуха. Помимо шума двигателей он услышал какой-то бабахающий стук, похожий на звук хлопающей двери. Он донесся не сверху. Он шел отсюда же, из трюма.
Босх вскочил и повернулся к двери. Он услышал еще одну хлопающую дверь и понял, что кто-то проверяет отсеки — точно так же, как недавно это делал он сам.
Он забарабанил в дверь рукоятками обоих пистолетов и заорал, перекрывая стальное лязгающее эхо:
— Сун Йи? Эй! Кто здесь! Кто-нибудь! Кто здесь!