Девять десятых

Вторая молодость мага и волшебника Временного правительства наступила тогда, когда он решил наконец взглянуть вокруг себя открытыми глазами.

Это простое решение было принято после пяти месяцев руководства полуторастамиллионной страной и после того, как семимиллионная армия отказалась исполнять его приказания.

Иными словами, этот человек, имя которого бессмертно главным образом в истории денежного обращения, поступил точно так же, как разбойник, державший с хирургом пари, что он откроет глаза после своей смерти.

Все было решено накануне ночью. Теперь этот человек сидел на председательском месте, в неизменном френче; у него было бледное лицо с красными полосками тяжелых опухших век.

Вокруг круглого мраморного стола собрался почти весь корпусный штаб. Здесь были и случайные люди — политические деятели, бежавшие накануне из Петрограда, комиссары Северного фронта, отказавшиеся повиноваться распоряжениям верховного командования.

По правую руку от председателя сидел статный, красивый человек средних лет, с выправкой отличного спортсмена, в полувоенном платье. Через плечо его на кожаной ленте висел полевой бинокль.

С неподвижным и проницательным лицом он молча слушал маленького, сгорбленного, лохматого человека, который быстро говорил что-то, часто моргая веками.

Когда вошел Тарханов, речь шла о Третьем конном корпусе.

— Итак, наличные силы, которыми мы располагаем, — говорил маленький казачий офицер, нервно потирая сухощавые руки, — это три сотни девятого донского полка, две сотни десятого, одна сотня тринадцатого, восемь пулеметов и шестнадцать конных орудий. Таким образом, людей едва хватит на прикрытие артиллерии. Идти с такими силами на Царское Село, где гарнизон насчитывает десять тысяч, и далее на Петроград, где не менее двухсот тысяч, — невозможно. Посмотрим теперь, какие надежды имеются на подход подкреплений. По последним сведениям, начальник Ревельского гарнизона отменил погрузку трех донских полков, впредь до выяснения обстоятельств. Две кавалерийские дивизии исчезли в пути. При создавшемся положении единственным разумным исходом будет… — Он перевел дыхание и небольшими крысиными глазами быстро оглядел всех присутствующих. — Единственным разумным исходом будет: вступить в переговоры с большевиками.

Чопорно одетый, подтянутый генерал, с жесткой бородой и смелыми чертами лица, возразил офицеру:

— Подсчет сил, произведенный есаулом Ажогиным, грешит неточностями, — сказал он, — мы можем и должны рассчитывать на подход подкреплений, я только что получил сведения о том, что Первый осадный полк в составе восьмисот человек погрузился в Луге и сегодня ночью будет в нашем распоряжении. Я согласен с есаулом Ажогиным, что при других условиях идти со столь незначительными силами на Петроград было бы просто безумием. Но гражданская война — не война; ее правила иные; в ней решительность и натиск играют главную роль. Занятие Царского и наше приближение к Петрограду должно повлиять морально на гарнизон и укрепить положение войск, верных Временному правительству. Я подаю голос за наступление на Царское Село.

Тарханов встретил его взгляд, жесткий и повелительный.

Легким движением бровей он дал понять, что знает, как должно вести себя на этом совещании.

Человек со скомканной бороденкой заговорил о политическом положении в Петрограде: «Войска отказываются идти за большевиками, в полках раскол. Нет никаких сомнений в том, что большевики через два-три дня окажутся изолированными. Второй съезд покинут всеми фракциями, кроме большевистской. Фронтовая делегация объявила съезд незаконным. Наступая на Петроград, мы выполняем требования Центрального исполнительного комитета первого созыва…»

Листок бумаги, сброшенный случайным движением, слетел со стола и, ныряя в воздухе, плавно опустился на пол. Человек со скомканной бороденкой внезапно замолчал, следя за его планирующим спуском.

Тарханов вскочил и подал листок человеку во френче, сидевшему на председательском месте. Председатель молча поблагодарил его, кивнув головой.

— Ваше мнение, Борис Викторович? — сказал он.

— Мое мнение известно вам, Александр Федорович, — быстро и сухо ответил спортсмен с биноклем, в полувоенном платье.

— Ваше мнение, поручик?

Тарханов поднялся и кратко изложил свое мнение; приводя в пример взятие Гатчины, где лейб-гвардии Измайловский полк сдался одному сотнику с десятью казаками, указывая на то, что в ближайшие два дня силы отряда, по скромным ожиданиям, должны увеличиться в пять или шесть раз, и принимая во внимание колеблющиеся настроения царскосельского гарнизона, он предлагал на рассвете 28-го начать наступление на Царское Село.