– Может, она похудеть решила и сама на себя колодки наденет, чтобы жрать поменьше? – спрашивает Машка и сама же первой хихикает.
– Моё дело – подцветошник вырезать, остальное ихняя забота, – здраво отвечает дед Филипп. – Допустим, я откажу – она тем же макаром к Алексеичу пойдёт. Нету мне резону лишний заказ терять, верно?
Машка кивает. Захар Алексеич – тоже плотник и столяр не из последних, они с дедом всю жизнь негласно соревнуются, кто у кого клиента уведёт. При встрече здороваются, а за спиной хают друг дружку почём зря.
Дед отпивает квасу, оглядывается, не проснулась ли в избе машкина мать.
– Машутка, ты это… мамке-то здорово не трепли про подцветошники, слышь? Незачем ей знать. Лишь бы Шмелиха довольна была, деньги заплотит – чего ещё надо?
– Что ты, деда? Не буду, конечно!
Старый столяр угрюмо смотрит в темноту.
– Народ сейчас с ума посходил, всё можно стало! К Алексеичу в том году какой-то буржуй из города нагрянул, тоже чудик при больших деньгах. Присватал Захару вытесать еловый крест в полный рост, с ремнями, чтоб гулеванку свою к нему голышом пристёгивать!
– Оба-на! – Машка таращит глаза от любопытства. – Ты мне не рассказывал!
– Я тебе не рассказывал, и ты тоже попусту не болтай! – цыкает дед. – Буржуй Захару прямо заявил: хочу такой вот крест с ремнями, приколочу его в спальне. Буду с молодой любовницей по-всякому дурить, распятую подвешивать. Возьмёшься крест вырезать – кладу полста тыщ. Не возьмёшься – мы друг друга не видели.
– Пятьдесят кусков за крест! – тихо ахает Машка, представив эдакую кучу денег. – И что он, Захар-то? Согласился?
– А как не то! Что он, дурнее паровоза? – дед сморкается со ступеньки. – Нашёл еловую плаху, вытесал, отшлифовал, покрасил и денежки сполна взял. Хе-хе, не ему же на этом кресте висеть? Я бы тоже взялся, чего носом-то вертеть, коли деньги сами в руки плывут?
– Но тебе Руздана за подцветошники тоже ведь заплатит, правда, деда? – ластится Машка.
– Заплатит, ясно. Баба при деньгах, порядочная. Задаток уже внесла, – нетрезвый дед проницательно смотрит на Машку. – Что, совсем денег нету, гулёна?
Машка вешает белобрысую голову, стриженную под каре.
– Нету ни копья. Интернет в телефоне отключили, тапки вон скоро порвутся, новые надо…
Дед роется в кармане, шелестит купюрами, рассматривает их в свете фонаря. Потом суёт внучке пятьсот рублей.
– Держи, Машутка. Мамке не говори.
– Спасибо, деда! Спасибо! Золотые у тебя руки! Хороший ты наш!
Машка чмокает деда в колючую щёку и взлетает к себе на поветь, скрывая разочарование. Она надеялась раскрутить дедулю как минимум на тысячу. Филипп Авенирович напоследок выпивает ещё водки, прячет бутылку в дрова и уходит спать в сенях под пологом.
Фигово без денег. Утончённой Кисе надоели спирт и самогон. Ей охота сладкого коктейля с градусами, импортных сигарет с фильтром, новую толстовку и пару лифчиков. Охота смотаться в город, прошвырнуться, закинуться пивком и шавермой, охота пополнить счёт телефона, чтоб хоть пару месяцев не переживать за состояние баланса и лазить в интернете сколько влезет… Много чего охота Машке! И блондин поп-звезда тут явно не на первом месте. Его очередь сегодня уже прошла, славно они пошалили.
***
Назавтра въедливая мамка всё-таки плотно припрягает Кису к огородным работам, день проходит в бесконечной прополке грядок от осота и прочего растительного спама. Пару раз Машке удаётся улизнуть на перекур, в остальное время она как негритянка на тростниковой плантации стоит руками в земле, а нейлоновой задницей к небу. Обтягивающие чёрные лосины Кисы демонстрируют прохожим полукружья впивающихся в тело трусиков. Дед Филипп закрылся в мастерской, стругает для Рузданы её вожделенные «подцветошники». Матери он кратко пояснил: делаю полки для Шмелихи, не лезь и не мешай. Впрочем, мамке по фиг, чем дед занимается в столярке, лишь бы денежкой потом делился.
Во второй половине дня мать отваливает на работу: она поломойка в Перебегинской больничке. Правда, радоваться Машке рано: напоследок мамка оставляет ей ещё кучу неподъёмных задач: окучить то, проредить это, проверить там-то… Но без мамки над душой всё равно веселее.
Кое-как отвязавшись от земляных работ, к вечеру Машка занимает наблюдательный пост у себя на повети. Даже игнорирует звонок от Сала из Казани – ну его, этого бойфренда Родю, успеется! В восемь часов к деду вкатывается пунктуальная соседка Руза-медуза, трясёт кокосовыми сиськами, дразнит деда проступающими «трусюнчиками». Пообщавшись с мастером наедине, Руздана бурно благодарит «величайшего краснодеревщика Перебеги» и бережно уносит домой две доски, завёрнутые в бумагу. От свёртка вкусно пахнет мебельным лаком и полиролью. Ага, красавица, даже газетки с собой принесла, завернуть? Что-то тут явно нечисто.