Дева и Змей

Нет, невозможно больше ждать!

…Гнедой жеребец вылетел на тропинку крупной рысью, фыркнул и изогнул шею, скрежеща зубами по трензелю, когда натянулись поводья.

– Я хотел царственно тебя дождаться, – признался Невилл, спрыгнув на землю, – но ты не спешишь.

Он снял ее с седла и не сразу отпустил:

– Что такое? Кто, кроме меня, смеет загадывать тебе загадки?

– А на это нужно разрешение? – положив ладони на грудь принца, Элис думала отстраниться, но вместо этого подняла голову, заглядывая ему в глаза. – Или у тебя монополия на выдачу информации?

– Я надеялся, что так. Пойдем, – он разомкнул руки, – прогуляемся пешком. Сегодня тепло и лес весь пропах солнцем, а я еще ни разу не дарил тебе цветов, хотя сделать это мечтаю уже четвертый день.

– Но мы четвертый день как знакомы!

– Вот именно. Спрашивай. И рассказывай. Кто говорил с тобой? Или злобные слуги Полудня прокрались в мои земли, чтобы обмануть тебя, напугать и обидеть?

– Вот об этом я и хотела спросить, – улыбнулась Элис, – что такое Полдень, Полночь и… дорэхэйт. И как же быть со Светом и Тьмой?

– Читай, с Добром и Злом, – подхватил Невилл, снимая потек смолы с коры ближайшей сосны, – все просто, ведь я говорил тебе нынче ночью, что мое имя – Улк, и я – Владыка Полуночи. Я – Зло. Полночь – Зло. Полдень – Добро и радость, мир и любовь, и великая мудрость, чтоб им лопнуть от самодовольства. Впрочем, нет, увы, гордыня и зазнайство – это тоже по моей части.

Он поглядел на Элис искоса, улыбнулся:

– А ты все не веришь. Пропускаешь мимо ушей, как это свойственно человеческой природе, и вообще женщинам. Мы назвались когда-то Полуночью и Полуднем, но с тем же успехом, с тем же смыслом в словах, могли называть себя народами верха и низа, или, скажем, горячего и холодного, мужчин и женщин, если уж на то пошло, поскольку большинству фейри все равно, какого они пола. Возьми любые противоположности и – пожалуйста, ярлычки готовы. Кто из нас плох, а кто хорош судить нельзя, потому что мы равно необходимы, свет нельзя увидеть без тени, жизнь не познать без смерти, Добра – без Зла, и прочая, и прочая. Прописные истины, давно набившие оскомину. Есть зверь Единорог – воплощенные мудрость, красота и терпение. Это Полдень. Есть Сияющая-в-Небесах. Сияет, как ты сама понимаешь. В небесах. Она – свет. Вообще. Любой и во всех смыслах. И это тоже Полдень. Есть Светлая Ярость – это праведный гнев, справедливая война, возмездие за жестокость и ложь, за некрасивое поведение и неоправданные убийства… И это тоже Полдень. Этакая триада, с Сияющей-в-Небесах на вершине треугольника. Они очень разные, как видишь, и все они – одна сторона, и под властью Сияющей, под защитой Светлой Ярости, при молчаливом попустительстве Единорога живет и процветает великое множество племен. Хочешь фокус? – спросил он вдруг, совершенно без перехода.

– Хочу!

Это походило на обмен шпажными уколами. Еще вчера Элис растерялась бы от неожиданности вопроса, а сегодня только задрала нос в ответ на уважительно приподнятую бровь Невилла. Он успел по дороге собрать еще с десяток смоляных дорожек, и скатал их все в яркий, не потерявший прозрачности душистый шарик. Из седельной сумки достал пачку незнакомых Элис сигарет, оторвал у одной фильтр и с силой вдавил вглубь янтарной массы.

– Булочка с начинкой… – пробормотал себе под нос. Огляделся нетерпеливо, и тут же прямо под ногами у них появилась тварь, вроде очень большой крысы, только без хвоста и почему-то в красной турецкой феске:

– Чем могу я послужить, брэнин?

Невилл протянул крысе шарик смолы:

– Отплыви с ним подальше и жди, пока течение вынесет тебя обратно. Помнешь – уничтожу.

– Я счастлив служить брэнину! – крыса обхватила шар розовыми ладошками и исчезла так же, как появилась.

– Феодализм какой-то, – прокомментировала Элис, – сразу вспоминается крепостной строй и право первой ночи.

– С этими? – Невилл скорчил гримасу, взглянув на крысу, которая – словно и не исчезала – вновь мельтешила внизу, отбивая бесчисленные поклоны.

– Все, как ты приказал, брэнин.

– Я доволен. – Принц забрал у него шарик. – Уходи.

И протянул Элис сферу из прозрачного, ярко-желтого янтаря. С сигаретным фильтром внутри:

– Правда, забавно? Покажи кому-нибудь, кто разбирается, и он голову сломает, пытаясь понять, каким чудом этакая пакость попала внутрь янтарного желвака. Я уж не говорю о составе смолы. Сейчас деревья совсем другие, чем в те года.

– Забавно! – янтарь был приятно теплым. – Я слышала: чтобы смола окаменела, нужно несколько миллионов лет.

– Сто десять миллионов в нашем случае. Суть не в этом, а в том, что мы подбрасываем иногда такие вот загадки, заставляем людей и других смертных сходить с ума, размышляя над тем, чего они все равно не поймут. Мы – злые полуночные народы, и шутки у нас дурацкие. Только, Элис, смертные иногда понимают. Понимают то, чего понять не способны, и случается чудо, хорошее или плохое – никогда не скажешь наверняка. И если на тысячу сошедших с ума найдется один, увидевший намек на истину, разве это плохой размен?