Дева и плут

— Не волнуйся обо мне. Я лягу с остальными. Ведь это тебя мы сегодня чуть не потеряли. — Она крепко сплела пальцы с пальцами Доминики, словно хотела еще раз удостовериться, что та жива и здорова.

— Я теперь больше тебя, — сказала Доминика, снимая с головы сестры еще влажный плат и раскладывая его на скамье у очага. — Так что ты должна меня слушаться.

Она уложила сестру в кровать, закутала в одеяло и тоже попыталась встряхнуть ее на матрасе, но сестра закашлялась, и она остановилась.

— Спасибо, дитя, — сказала монахиня. — Я и правда очень устала.

— Тебе нужно набраться сил. Мы ведь уже скоро придем, да?

— Через несколько дней.

— Сегодня Господь спас меня.

— Да. Я всегда знала, что Он привел тебя в этот мир не просто так.

— Я готова вернуться домой. И трудиться в скриптории. Как ты.

Она ждала, что сестра как обычно скажет, что ее предназначение состоит именно в этом, но в глазах у той отразилось замешательство.

— Я всегда этого хотела, но прежде чем принимать решение, убедись, что оно исходит не только от тебя, но и от Господа.

Но сегодня Доминика не хотела об этом думать. На один вечер она захотела снова стать маленькой девочкой. А со своими сомнениями она разберется потом.

— Расскажи еще раз, как я оказалась в монастыре. — В детстве она слушала эту историю охотнее, чем колыбельные. Как и легенду о Ларине, Доминика знала ее наизусть.

— Это случилось одним солнечным летним утром, — как всегда начала сестра. Правда, на сей раз в кровати была она, а на краю узкого матраса — Доминика. — Меня, тогда еще послушницу, отправили открыть ворота. Солнце взошло уже высоко, и я как раз разобралась с утренними делами. Когда я подошла к воротам, то увидела рядом корзинку, накрытую платком.

— Как в истории о Моисее в тростниках! — воскликнула Доминика, вставляя в рассказ свою привычную реплику.

— Наверное. — На щеках сестры заиграли ямочки.

— А какого цвета был платок?

— Синего. Совсем как твои глазки. — Она лукаво взглянула на Доминику. — Сперва я решила, что кто-то принес нам яблоки.

— Яблоки, — повторила она. Внезапно ей расхотелось быть похожей на эти круглые красные плоды — особенно в глазах Гаррена. — Я что, так похожа на яблоко?

Скорее на сливу.

Рассмеявшись, сестра шутливо потрепала ее за щеки.

— Ну, тогда у тебя были круглые красные щечки. Но когда я подняла корзину, яблоки вдруг завопили и стали сучить ножками!

— И это была я!

— Да, это была ты. И я в ту же секунду полюбила тебя и дала себе слово о тебе заботиться.

— А матушка Юлиана была не против?

Сестра опустила взгляд на свои сцепленные руки.

— Поначалу была.

— Но ты меня отстояла?

Сестра тронула ее лоб, как делала раньше, когда она заболевала.

— Мы отстояли тебя все вместе. Потому что очень тебя полюбили.

— Как ты думаешь, кем была моя мать? — Раньше она никогда об этом не спрашивала, но отчего-то сегодня этот вопрос показался важным.

За ее спиною потрескивали в очаге дрова.

— Я думаю, — промолвила сестра после долгого молчания, — твоей матерью была одна глупая и одинокая девушка, которая не могла оставить ребенка.

Глупая и одинокая девушка, которая не устояла перед искушением познать земное блаженство. Доминика чертила пальцем по ладони и представляла руки своей матери. Какими они были? Крепкими и широкими или тонкими и изящными? И что, интересно, с нею стало потом?

— Как ты думаешь, Бог простил ее?

— Вспомни, что говорил Ральф. Человек должен чистосердечно раскаяться, только тогда ему будет даровано прощение.

Чистосердечно раскаяться… Раскаивалась ли она о мгновениях, проведенных в объятьях Гаррена?

Наконец сестра Мария заснула, и Доминика, улегшись у очага, обхватила себя за плечи и задумалась о той глупой девушке, своей матери.

Когда глаза ее закрылись, нахлынули воспоминания о реке. Она могла утонуть, если бы Гаррен не стал ее Спасителем. Не иначе, это знак, ибо Господь послал его не без причины. Быть может, Гаррену суждено стать ее наставником, а никаким не искусителем. Но чему Господь хочет научить ее с его помощью?

И покуда она думала о том, как ее тело рядом с ним пылает огнем, то постепенно начала понимать, что могла чувствовать та глупая молодая девушка, которая возжелала мужчину превыше своей бессмертной души.

* * *

Стены помещения, где спали паломники, сотрясались от храпа Вдовы, но Гаррен не проснулся, ибо он не спал.

Отвернувшись ото всех, он лежал на боку на матрасе и сквозь ресницы смотрел на догорающее пламя очага.

Когда веки его сомкнулись, он заново, словно наяву, ощутил, как Ника выскользнула из его рук. Вспомнил, как бешено в тот момент заколотилось сердце, как его бросило в пот, и снова пережил тошнотворное ощущение, что смысл жизни утекает сквозь пальцы. Вспомнил, как он нырнул за нею.

Ты воистину Спаситель.

Господь, наверное, чуть не сверзился с небес от смеха.