Детство Иисуса

– Но почему испанский? Терпеть не могу испанский.

– Неправда, можешь ты терпеть испанский. Ты хорошо говоришь по-испански. У тебя испанский лучше моего. Ты просто упрямишься. На каком языке ты хочешь говорить?

– Я хочу говорить на моем личном языке.

– Нет такого – личный язык.

– Есть! Ла ла фа фа ям йин ту ту.

– Это белиберда. Она ничего не означает.

– Означает. Для меня означает.

– Может, оно и так, но для меня она не означает ничего. Язык должен что-то значить и для меня, и для тебя, иначе он не считается языком.

Жестом, который он наверняка подцепил от Инес, мальчик пренебрежительно вскидывает голову.

– Ла ла фа фа ям йин! Смотри на меня!

Он смотрит мальчику в глаза. На краткий миг он что-то там видит. У этого нет названия. Это как – вот что до него доходит в этот миг. Словно рыба, что вырывается, когда пытаешься ее удержать. Но не как рыба – нет, как как рыба. Или как как как рыба. До бесконечности. Но вот миг улетел, и он попросту молчит и смотрит.

– Видел? – говорит мальчик.

– Не знаю. Погоди, у меня голова кружится.

– Я вижу, что ты думаешь! – говорит мальчик с торжествующей улыбкой.

– Нет, не видишь.

– Ты думаешь, что я могу колдовать.

– Вовсе нет. Ты понятия не имеешь, что я думаю. Теперь внимание. Я собираюсь сказать кое-что о языке, серьезное, и хочу, чтобы ты проникся этим до глубины души… Каждый прибывает в эту страну чужаком. Я прибыл чужаком. Ты прибыл чужаком. Инес и ее братья когда-то были чужаками. Мы прибыли из разных мест, из разного прошлого, мы искали новой жизни. Но теперь мы все в одной лодке, вместе. И нам приходится ладить друг с другом. Ладить можно при помощи общего языка. Такое правило. Оно хорошее, и мы должны ему подчиняться. Не просто подчиняться, а подчиняться от души, не как мул, который упирается копытами. От души, по доброй воле. Если откажешься, если будешь говорить грубости про испанский и настаивать на своем личном языке – окажешься в личном мире. Там не будет друзей. Тебя будут чураться.

– Что такое «чураться»?

– Тебе негде будет голову преклонить.

– У меня все равно нет друзей.

– Это изменится, как только ты пойдешь в школу. В школе заведешь много новых друзей. Да и есть у тебя друзья. Фидель и Элена тебе друзья. Альваро тебе друг.

– И Эль Рей мне друг.

– И Эль Рей тоже тебе друг.

– И сеньор Дага.

– Сеньор Дага тебе не друг. Сеньор Дага пытается тебя искусить.

– Что такое «искусить»?

– Он пытается увлечь тебя прочь от матери Мики-Маусом и мороженым. Помнишь, как ты заболел от того мороженого, которое он тебе дал?

– Он и огненную воду мне давал.

– В смысле – огненную воду?

– У меня от нее горло жгло. Он говорит, что это лекарство, когда мутно.

– Сеньор Дага носит это лекарство в серебряной фляжечке в кармане?

– Да.

– Пожалуйста, больше никогда не пей из той фляжки, Давид. Это, может, и лекарство, но для взрослых, для детей оно нехорошее.

Он не докладывает Инес про огненную воду, но рассказывает Элене.

– Он оказывает на мальчика влияние, – говорит он ей. – Я не могу с ним тягаться. Он носит серьги, при нем нож, он пьет огненную воду. У него хорошенькая девушка. У него есть Мики-Маус в ящике. Ума не приложу, как образумить мальчика. Инес тоже под чарами этого человека.

– А чего ты ждал? Посмотри на это ее глазами. Она в возрасте, когда женщина без детей – без своих детей – начинает тревожиться. Это вопрос биологии. Она в восприимчивом состоянии, биологически говоря. Удивляюсь, как ты этого не чувствуешь.

– Я так на Инес не смотрю – биологически.

– Ты слишком много думаешь. А тут вообще не в думанье дело.

– Я не понимаю, зачем Инес еще один ребенок, Элена. У нее есть мальчик. Он достался ей в дар, из ниоткуда, просто-напросто подарок. Такого подарка должно быть достаточно любой женщине.

– Да, но он не ее природный ребенок. Она этого никогда не забудет. И если ты что-нибудь не предпримешь, юный Давид, того и гляди, получит себе в отчимы сеньора Дагу, а потом и выводок маленьких сводных братишек и сестренок Дага. А если не Дагу, так какого-нибудь другого мужчину.

– В каком смысле, если я что-нибудь не предприму?

– Если ты сам не дашь ей ребенка.

– Я? Да я и мечтать о таком не могу. Я не из отцов. Я заточен быть дядей, не отцом. Да Инес и не любит мужчин – по крайней мере, у меня такое впечатление. Не любит мужскую шумность, грубость и волосатость. Не удивлюсь, если она попытается не дать Давиду вырасти мужчиной.

– Отцовство – это не карьера, Симон. И не метафизическое предназначение. Тебе не нужно любить женщину, ей не нужно любить тебя. Произведете половой акт, и – о чудо! – через девять месяцев ты отец. Все довольно просто. Любому по плечу.

– Нет, не так. Отцовство – не просто вопрос полового акта с женщиной, так же как и материнство – не просто послужить емкостью для мужского семени.