Детский дом и его обитатели

Ну что, не так уж всё это и плохо. Я, честно говорю, рассчитывала на худшее.

Появилась определённость – и это главное. Ведь как можно «рулить» отрядом, не зная и не понимая истинных причин торможения. А оно, это торможение, в последнее время катастрофически нарастало. Конечно, было (и не слегка!) как-то обидно.

Впервые в жизни я так грубо просчиталась. На девчонок я надеялась меньше всего. Своей опорой считала мальчишек, чьи судьбы буквально были в моих руках – половина из них уже имели бы «диагноз» или «приговор» – со всеми вытекающими для дальнейшей жизни последствиями, если бы я их, ценой конфликтов и скандалов с администрацией школы не отстояла их права. Была уверена – хотя бы половина из них меня не предаст. Воздержатся от подписания моего приговора.

Куда там! Подписали как миленькие. И Ханурик, и Огурец, а ведь это мои любимчики. Но что, однако, с Игорем? Подхожу к Пучку, он всегда особняком.

– А ты что же не со всей вашей командой? – спрашиваю его тихо.

– Я не баран, чтобы в стаде бегать.

– Вот как.

– Овцы идут не за лидером, а за хвостом впереди идущего барана. Он в яму, и они – за ним.

– Согласна. Но ты же назвал себя бараном, а не овцой?

– Разницы нет.

– Почему?

– Потому что нет никакой чести в том, что за тобой бежит стадо овец.

Да…

Похоже, он не только Солженицына прочёл, но и кое-что из Ницше усвоил. У меня была книжечка дома – сравнительный анализ творчества знаменитого немца и нашего Достоевского, Рассуждения сопровождались обильным цитированием обоих авторов. «Один день» Пучок у меня дома тайно «зачитал». Донёс же Ханурик. Говорит: «А Пучок у вас журнал спёр». Хотела тут же забрать – не отдал, говорит, дома забыл. А потом в школе целая история вышла – читал во время урока под партой, отобрал учитель и… вызов к директору… Говорит потом мне в своё оправдание:

«Короче, журнал отобрали, но вас я не выдал».

И вот он снова примерно корпит над учебником. Феноменальный тип этот Пучок. Пусть мир перевернётся, а он не отступится от своей цели – упорно грызёт гранит науки. За это его просто ненавидел Бельчиков.

– А тебе не боязно? Один против всех. Уроки вот готовишь.

Пучок отрывается от книги и спокойно отвечает:

– Я врачом хочу стать. Потому и учусь. Чтоб в мединститут попасть.

– Я понимаю, медицина много потеряет, если лишится такого кадра. – Но ты-то почему на такие жертвы идёшь?

Его дразнили зубрилой и часто били – и в школе и в детском доме. Но он продолжал свою битву за отличные знания. Хотя и не зазнавался – по причине своих пятёрок.

– У меня мама больная. Стану врачом и её вылечу.

(В мединститут он действительно поступил, но мать его умерла – когда он был студентом первого курса…)

Сижу за своим столом, смотрю на своих воспитанниц, сумбур в голове потихоньку улёгся.

Но что же с Игорем? Ничего непонятно…

И тут открывается дверь и… вот он, Игорь – собственной персоной!

– Можно?

– Входи.

Бочком протискивается в отрядную. Смотрит в пол.

– Дайте заявление.

– Какое же?

– Какое подписывали.

– Зачем?

– Хочу вычеркнуть…

– Кого?

– Себя.

– А что так?

Молчит, уныло смотрит мимо меня. Такое глубинное отчаяние в глазах!

– Сказали…

– Что – сказали?

– Сказали, что если мы доведём вас…

– Доведёте? До чего же? Очень интересно.

– До ухода.

– Чего, чего?

– Ну чтоб вы ушли.

– Ах, вот оно что!

Потом, глубоко вздохнув, тихо сказал:

– Это я…

Он замолчал, вытер пот со лба, шумно выдохнул.

– Что… ты? Ну что? Говори же, не пугай меня. Игорь, ну же!

– Это я вам листок в журнал положил.

– Какой ещё листок? – недоумеваю я. – Заявление…

– Ты? О боже… Зачем?

Щёки его делаются цвета варёной свёклы.

– Сказали, что…

– Поняла. Что домой пускать не будут. Так?

– Так.

– Ясно. Садись и делай уроки.

– Только дайте список…

– Ну, вот он.

Игорь вычеркнул себя и снова вздохнул. Лицо его светлеет.

– Вы простите меня?

– Садись уже.

Стоит, смотрит умоляюще.

– Простили?

Киваю ему, мол, всё нормально, но он всё так же стоит перстом. Я уже не на шутку обеспокоена.

– Игорь, ты в порядке?

– Я – да. А вы? Если честно.

– Я тоже, даже более чем – если совсем честно.

Трогаю его лоб – нет ли жара? Он улыбается и резво идёт на своё место.

Снова стук в дверь.

– Войдите.

На этот раз Ханурик.

– Можно?

– Что именно?

– Себя вычеркнуть.

– А раньше чем думал?

Олег улыбается своей обезоруживающей улыбкой и говорит совершенно безумные вещи:

– Так я не понял, что за объявление вы прочли.

– А что с твоей головой случилось такое дивное?

– Я всё про голубя думал.

Он смотрит на меня в упор, глаза развернул по блюдцу, взгляд заволакивает мечтательная пелена.

– Какого, прости, голубя?

– А который разбился.

– Так это сокол был.

– Наверно, сокол. Всё равно жалко. А можно спросить?

– Спрашивай, отвечу.

– А зачем вы нам про сокола рассказали?

– А ты сам как думаешь?

– Вы что думаете, мы… как эти змеи?

– Уж там был, а не змеи.

– Ну да, это уж там был. Снова задумался.

– И что дальше?

– Это Мамочка змей. Гад ползучий.

– Правда?

– Ага.

– Вот ему это и скажи.

Но он меня не слышит – весь в своих распрекрасных мечтаниях.

– А я б как голубь.

– Сокол там был.

– Да. Как сокол бы полетел…