Детонепробиваемая

– О том, что не родила детей или о том, что потеряла Бена?

– И о том, и о другом, – говорит Джесс. – Потому что сейчас обе перспективы, похоже, взаимосвязаны.

Я сморкаюсь и киваю.

– Хорошо.

Джин откидывается на спинку дивана и командует:

– Ну, начинай. Приложи все старания.

Я отхлебываю кофе, на секунду задумываюсь и вместо перечисления своих обычных доводов говорю:

– Я тебе рассказывала об исследовании мышей, у которых нет гена материнства?

Джесс качает головой.

– Не-а. Первый раз слышу.

– В общем, проводилось исследование, в котором ученые установили, что мыши без этого гена ненормально ведут себя с новорожденными. Без этого гена у них нет материнского инстинкта, и поэтому подопытные не кормили мышат и не заботились о них так, как правильные мыши.

– И что? Ты думаешь, что у тебя нет гена материнства?

– Я думаю, что у некоторых женщин нет материнского инстинкта и я, похоже, из их числа.

– Прям совсем нет? Даже чуточки? – уточняет Джесс. – Сомневаюсь. Потому что сама не раз слышала, как женщины заявляют, будто у них отсутствует материнский инстинкт, пока не родят ребенка. И – оп-ля! – они помешаны на заботе о младенце.

– Разве это оправданный риск? – спрашиваю я. – Вдруг эта программа не включится?

– Что ж. Думаю, существует множество вариантов эффективного материнства. Необязательно подражать рекламной Бетти Крокер или сериальной Джун Кливер, чтобы стать хорошей матерью.

– Ладно. Но если я пожалею, что вообще родила? Что тогда?

Джесс задумчиво хмурится.

– Ты прекрасно ладишь с детьми, – наконец говорит она. – Они тебе по-настоящему нравятся.

– Да, чужие дети мне нравятся, – соглашаюсь я, думая о племянниках и о Реймонде-младшем. Было очень приятно прижимать к себе его теплое маленькое тельце и вдыхать сладкий младенческий запах. – Но у меня совершенно нет желания обзаводиться собственным ребенком и заниматься им все время. И я уверена, что если у меня родится малыш, все закончится ненавистью к Бену. Даже хуже, ненавистью к ребенку. А это ни для кого не справедливо.

Джесс снова кивает с выражением лица как у психолога, в котором читается: «Продолжай, у нас наметился прогресс».

– Мне и так нравится моя жизнь. Наш образ жизни. Наша свобода. Не могу себе представить постоянную тревогу, которая прессует всех родителей. Сначала боятся синдрома внезапной детской смертности, после, что ребенок упадет с лестницы, потом аварий из-за пьяного вождения – и эта тревога не прекращается восемнадцать лет. В какой-то мере, вообще никогда не прекращается. Люди всю жизнь беспокоятся о своих детях – все так говорят.

Джесс кивает.

– И, если честно, Джесс, сколько женатых пар с детьми кажутся тебе по-настоящему счастливыми? – спрашиваю я, думая о своей сестре Мауре и том, как её брак стал казаться вынужденным сразу после рождения первого ребенка, Зои. И обстановка ухудшалась с каждым последующим из её двоих сыновей. Я не моя сестра, а Бен – не Скотт. Но мне вовсе не кажется необычным, что с появлением детей отношения меняются. Отпрыски высасывают время, деньги, силы, терпение. Не позволяют ставить мужа на первое место. Поэтому в лучшую или худшую сторону, но связь супругов видоизменяется. И эта новая форма близости, похоже, больше сродни выживанию, чем искренней радости жизни.

– Я понимаю, о чем ты, – застенчиво роняет Джесс и добавляет: – Трэй частенько говорит о своей семье как о «петле на шее».

– Очаровательно, – хмыкаю я. – Вот и подтверждение.

– Но я не думаю, что это он о сыне, – защищается Джесс. – Только о ней.

Джесс всячески изворачивается, лишь бы не называть жену Трэя по имени – Брендой. Думаю, так она чувствует себя менее виноватой. Она продолжает:

– И я не думаю, что он чувствовал бы себя так, будучи женатым на правильной женщине. Мне совсем не кажется, что вы с Беном в итоге будете чувствовать себя так же. Наверное, дети просто поднимают на поверхность и без них существующие скрытые проблемы. А у вас настоящих трудностей нет, поэтому и с детьми сохранится отличный брак.

Я знаю, что поглажу Джесс против шерсти, но рискую и говорю, что жена Трэя, вероятно, на заре их супружеских отношений тоже считала, что сохранит отличный брак, заведя ребенка. Да и Трэй, наверное, думал то же самое. Джесс протестующее выпячивает челюсть, но я продолжаю:

– И я совершенно точно знаю, что когда Маура и Скотт чпокались в его джакузи и вообще по всей холостяцкой квартире, Маура в жизни бы не поверила, что однажды он ей изменит. Что все станет так отвратно.

– Это исключения, – настаивает Джесс. – Большинство пар с рождением детей становятся даже счастливее.

– Я так не думаю. Несчастливых однозначно больше. И вспомни еще ситуацию Дафны.

– У нее-то, похоже, крепкий брак, – возражает Джесс.

– Верно, – киваю я. – Но мне кажется, сейчас они с Тони до того озабочены размножением, что оно полностью их поглотило. Они больше ни о чем не говорят. Больше ни о чем не думают. Стали до смерти скучными.

– А разве они не всегда были скучными? – смеется Джесс.

Она – единственный человек, которому я позволяю критиковать мою семью. Но все равно не могу не защитить Дафну.