Десятый круг ада

Время в доме Шмидтов для Эрны пролетело быстро, наступил вечер, и гостья стала прощаться.

— Леби проводит вас до городка, — сказала Регина Эрне.

Они пошли не по прямой пыльной дороге, а по тропинке, идущей по лугу вдоль речки. Дневная духота уже спала. От студеной воды речки несло освежающей прохладой. Вместе с ней особенно ощущался дурманящий запах душистого разнотравья. Солнца уже давно не было видно, оно, склоняясь к горизонту, спряталось за березовой рощицей. Над ней лишь величественно сверкал огромный огненно-красный ореол, искусно сотканный из золоченых лучей-стрел. Сама рощица от чарующей короны казалась неестественно прозрачной, чистой, до краев наполненной тихой волшебной музыкой.

Они шли медленно, продолжая начатый в доме разговор. Лебволь чувствовал себя свободно, беседа с Эрной не сковывала больше его. Эрне не терпелось похвастаться своими успехами в верховой езде. Тренер-наездник ежедневно по нескольку часов занимался с ней. Очень болели с непривычки ноги. Тренер советовал ездить, свесив ноги на одну сторону, — так раньше поступали знатные дамы, но Эрна категорически отказалась. Она должна скакать, как амазонка, и удивить американца своей лихостью. Это она сделает во что бы то ни стало, как сумела разучить танго, чем Лебволь был просто поражен.

Издалека заметили у «мерседеса» доктора Штайница, в ожидании дочери беседовавшего с профессором Шмидтом. Эрна поздоровалась с профессором, присев в легком реверансе. Лебволь поклонился Штайницу, с которым почти не встречался, хотя и работал в одном здании.

— Буду счастлива видеть вас с фрейлейн Региной у себя, — сказала на прощанье Эрна.

— Благодарю, фрейлейн…

Эрна села на заднее сиденье и помахала в открытое окно Лебволю.

— Почти полдня просидела у нас, а зачем приезжала — я так и не понял, — оправдывался Лебволь перед дядей.

— В твои годы уже пора понимать, мой друг, — снисходительно улыбнулся профессор.

10

Сенсационные сообщения английских газет о новом сверхмощном оружии нацистов и упоминание при этом имен профессора Шмидта и доктора Штайница встревожили подполковника Григорьева. Они значительно усугубят и без того сложное положение советских разведчиков. Фашисты усилят охрану, станут еще подозрительнее относиться к каждому человеку, начнут делать частые проверки и облавы — в общем, предпримут все меры к тому, чтобы докопаться до агентов английской разведки, действующих, по их мнению, в Шварцвальде и сообщивших прессе имя главного бактериолога рейха, до того хранившееся в особом секрете. Понятно теперь, почему ни Циммерман, ни Ладушкин не выходят на связь, боясь быть засеченными радиопеленгаторами. В сложившейся обстановке Федор Иванович должен был наладить передачу сведений через берлинскую квартиру Форрейтола. Но вдруг садовник профессора Шмидта отказался стать связным Ладушкина? Недостаточно было данных у Федора Ивановича, чтобы склонить к сотрудничеству старика? Много воды утекло со времен первой мировой войны, и убеждения старого вильгельмовского солдата под воздействием нацистской пропаганды могли измениться. Требовалось помочь Ладушкину, и лучше всего это сделает Рихард.

Григорьев пригласил к себе Форрейтола-младшего.

— Скучаете об отце и матери? — спросил он.

— Конечно, господин подполковник, — ответил Рихард, удивляясь необычному началу допроса. — Им ведь нелегко сейчас. Старшего, Иоганна, убили. И младшего, меня…

— Хотите их увидеть и успокоить?

Изумленный новым вопросом, Рихард не нашелся вначале что ответить.

— Одного желания мало, — уклончиво ответил он.

— Мы можем переправить вас обратно в Германию, — все в том же тоне продолжал Григорьев. — Ваш приезд обрадует стариков и продлит им жизнь.

Рихард задумался, стремясь угадать ход мыслей подполковника. Почему тот намерен вернуть его на родину?

— За это я должен буду заполучить для вас важные военные сведения? — прямо спросил он.

— Вовсе нет.

— Не понимаю тогда. Меня же снова заставят воевать против советских солдат! И я вынужден буду даже убивать их…

— В этом случае наши солдаты могут и вас убить, Рихард, — улыбнулся Григорьев. — Просто нам хотелось, чтобы вы почувствовали себя в прежней обстановке после увиденного в плену.

Рихард совсем растерялся, не зная, как реагировать на предложение подполковника. Он думал, что война для него давно уже окончилась благополучно, и вот снова предлагают лезть в пекло.

— Но я не могу никому в Германии рассказать об истинном отношении русских к пленным немцам!

— Говорить и не требуется. Зачем слова? Сами ваши действия будут говорить за себя, — ответил Григорьев.

— А если я буду против вас? — не сдавался Рихард.

— Поступайте, как подскажет ваша совесть.

— Но как снова я без подозрений окажусь у себя дома? — изумился Рихард.

Григорьев сдержанно засмеялся:

— Это уже наша забота. При гарантии полного алиби. А там, если будете настойчивее, и от фронта можно отделаться.

Рихард насторожился:

— Как?

— Если ваш отец, любимый садовник профессора, попросит фрейлейн Регину замолвить за вас словечко перед своими высокопоставленными кавалерами… Чего не сделаешь ради любимой девушки!