Такими безотрадными мыслями я растравлял свои душевные раны, слоняясь взад-вперед по пустынной квартире, и радостно вздрагивал от каждого телефонного звонка. Однако к телефону всякий раз звали Анну, и я погружался еще глубже в пучину уныния. Поэтому когда позвонил Степанцов и предложил слегка встряхнуться, посетив кое-какие московские клубы, я тотчас ответил согласием. В первом клубе из числа тех, в которые мы в тот вечер попали (он одновременно являлся и казино), происходила вечеринка для деятелей шоу-бизнеса, и мы трое (Григорьев присоединился к нам при входе) по воле благосклонных к приглашенных к нам устроителей были внесены в список. Разумеется, мы порадовались бесплатности угощения (не слишком, впрочем, роскошного), однако за даровую водку и тарталетки нам пришлось внимать многочисленным эстрадным исполнителям — они показывали свое искусство в надежде на то, что присутствовавшие в зале представители масс-медиа похвалят их позднее в своих репортажах. Упомянутые представители жрали и пили, словно Гаргантюа, и обращали очень мало внимания на усилия артистов: было ясно, что их одобрение вызывается отнюдь не достоинствами песни и не мастерством исполнителя, а какими-то другими причинами, таинственными для непосвященных. Впрочем, справедливости ради надо отметить удивительное занудство программы — впрочем, как и подавляющего большинства подобных действ. Закручивание гаек на конвейере в течение того же времени доставило бы нам не больше веселья. О конвейере я говорю потому, что при всем поверхностном разнообразии аранжировок, тематики текстов и ухваток исполнителей все песенные номера по сути своей были схожи, как изделия, произведенные промышленным способом, напрочь исключающим всякую самобытность. Все те, кто принимал участие в этом производстве, явно заботились в первую голову о том, чтобы не шокировать публику чем-либо выходящим за рамки общепринятого и не вынудить ее сделать хотя бы самое минимальное умственное усилие. Античеловеческая подоплека всего происходящего была настолько очевидна, что хотелось устроить скандал, и только недостаточное количество выпитого вкупе с признательностью тем, кто нас с наилучшими намерениями пригласил, удержали меня от осуществления этого вполне оправданного желания. Впрочем, я проявил бы необъективность, если бы не упомянул и о нескольких отрадных моментах программы. Так, приятное впечатление произвел на меня номер со стриптизом, поскольку девушка обладала дивной лепки грудью и вдобавок не лишена была остроумия: когда певец, выступление которого она сопровождала, запел что-то об автомобильной катастрофе, в которую он якобы попал, красотка очень ловко изобразила катастрофу, с грохотом повалившись на сцену вместе с двумя стульями и микрофонной стойкой. По моим наблюдениям, с ее стороны это являлось экспромтом, и поскольку я взял себе за правило всегда и всюду поощрять проявления творческого духа, то заставил оглянуться на себя весь зал своими оглушительными рукоплесканиями и ревом "браво", причем общее внимание меня нисколько не смутило. Да, веселая стриптизерка укрепила меня в моей давней любви к представительницам сомнительных профессий… Отмечу еще болезненную девицу лет пятнадцати, которую ведущий объявил как восходящую звезду: не подозревая, похоже, об очевидных изъянах собственной фигуры, она так самозабвенно вихлялась под музыку, что казалось, будто ее конечности вот-вот выскочат из суставов и разлетятся по залу. Ее необычные телодвижения не имели ни малейшей связи с исполняемой ею песней, но именно эта нелепость поведения и завораживала. Я склонен объяснять это тем, что угнетенный рационализмом окружающей жизни современный человек устал совершать осмысленные действия и наблюдать их вокруг себя, а потому он жаждет полной бессмыслицы, словно глотка живой воды. Однако покамест мало у кого из деятелей массовой культуры хватает смелости на то, чтобы преподносить публике настоящую, беспримесную чушь — все ограничивается лишь половинчатыми попытками сделать свои опусы, с одной стороны, понятными даже для моллюсков, а с другой — внести в них глубину и чувствительность. Если первую часть задачи удается выполнить без особых затруднений, то со второй дело обстоит куда сложнее — ведь массовую культуру делают, как правило, люди недалекие и крайне циничные, и потому убедительно имитировать подлинное искусство им очень нелегко: мешают неискренность, духовная скудость и недостаток образования. Другое дело — откровенная нелепица, особенно если ее демонстрация доставляет нескрываемое удовольствие самому артисту.