Десятиглав, Или Подвиг Беспечности(СИ.Проза ру)

Мы, три поэта и Евгений, встретились дождливым вечером на вокзале за полчаса до отбытия поезда, который уже стоял у перрона, обдавал пассажиров и провожающих горьковатым дымком из вагонных печек и время от времени угрожающе шипел. Бросив прощальный взгляд на игольчатое сияние утопавших в измороси вокзальных фонарей, мы засеменили к своему вагону, сгибаясь под тяжестью сумок с яствами, напитками и книгами. Впрочем, в переноске нам на добровольных началах помогали несколько наших поклонников. У входа в вагон мы в видах поощрения распили с ними пару бутылок водки, сидя среди багажа, словно в укрепленном лагере. Проходивший наряд милиции попытался было скомкать процедуру проводов, но Грацианов показал альгвазилам какой-то таинственный документ, и они, часто оглядываясь, пошли прочь. Мимо нас, бойко щебеча и хихикая, проследовали в вагон четыре девушки. С одной из них я встретился взглядом и невольно вздрогнул — таким странно внимательным показался мне ее ответный взгляд. Я успел 9 заметить тонкие черты лица, чувственный рот, тронутый едва заметной усмешкой, распущенные темно-рыжие, словно у женщин Мунка, волосы… Девушки скрылись в вагоне под басовитый хохот усатой толстухи, которая, видимо, являлась у них коноводом. "Мне кажется, они поедут в соседнем купе", — спокойно, как о чем-то предрешенном, сказал Грацианов. Распрощавшись наконец с провожающими, мы вошли в вагон, отыскали свое купе, долго размещали в нем багаж, толкаясь и мешая друг другу, затем переоделись в свободную, но приличную домашнюю одежду и принялись за сервировку стола, дабы достойно отметить начало путешествия. Когда я выставил на стол четыре стакана, Евгений попросил: "Достаньте еще четыре". Я вопросительно посмотрел на него. В ответ он красноречиво кивнул на соседнее купе, из которого доносилось девичье хихиканье. "Но ведь мы безобразно трезвы, — забеспокоился Григорьев. — Можно мы до прихода гостей немножко выпьем?" — "Конечно, почему бы и нет, — пожал плечами Евгений. — Да и мне не забудьте налить". Забулькал разливаемый по стаканам благородный мускат из Абрау-Дюрсо, щекоча нам ноздри дивным ароматом, поезд дернулся и поехал, а я, переждав момент сильной качки, произнес тост:

     Бог создал мир и нас, людей, и все ему подчинено,
     Но смысл деяний Божества дерзает искажать вино.
     Возьмется Бог меня карать — а я смеюсь, поскольку выпил,
     Начнет дарить — а на дары взирать мне, пьяному, смешно.

"Глубоко", — с уважением произнес Степанцов, осушив бокал. "Это чье?" — полюбопытствовал Григорьев. "Али Мансур Неджефи, средневековый перс, — ответил я. — Он, как и Омар Хайям, тоже написал свой рубайят. Перевод, естественно, мой". Григорьев вынул из сумки копченую курицу, с хрустом растерзал ее и протянул каждому из нас по куску, однако Евгений от своего куска отказался. "Пойду куртизировать дам", — шепотом пояснил он и вышел в коридор. "Ну что, так и будете делать вид, что нас не замечаете?" — донесся оттуда его голос. "Разве можно не заметить таких шикарных мужчин!" — весело хохотнула в ответ 10 толстуха, возглавлявшая стайку девушек, ехавшую в соседнем купе.

Оттуда послышался девичий писк: "Ой, а вы поможете нам поднять сумки наверх?" — "Только если вы поможете мне поднять настроение моих друзей, которые явно к вам неравнодушны", — галантно ответил Евгений. "А кто ваши друзья?" — взвизгнули от любопытства девицы. "Вообще-то это секрет, но вам скажу, — солидно произнес Евгений. — Они артисты: поэты, прозаики, певцы, музыканты, шоумены…" — "А кто певец, а кто артист?"