Десять тысяч лет в ледяной глыбе

— Никаких сомнений — эти люди летают над землей, — пробормотал старик. — Я не сплю… Это точно. Всем им, без исключения, присуще это редкое качество… В мое время это называли левитацией… Мой друг, пандит[38] Кришна, обладал этой способностью… И ею же овладели некоторые из его последователей. Но в такой степени ее не достиг никто. Они могли парить в воздухе очень редко и, как правило, недолго. В то время, как для этих людей она, сдается мне, является естественным состоянием… Чудесным modus vivendi[39], средством, столь подходящим для их расы и позволяющим им вести несколько воздушный образ жизни, мгновенно перемещаясь из одной точки в другую, избегая постоянного соприкосновения с землей. Существует ли какое-либо соотношение между этой таинственной силой и гипертрофией[40] их мозга? Я хочу это знать.

Затем громко, по-китайски, ни к кому не обращаясь, господин Синтез сказал:

— В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году я уснул среди полярных льдов. Прежде чем объяснить, как я сегодня себя чувствую среди вас, скажите, в каком году я пробудился…

— В одиннадцать тысяч восемьсот восемьдесят шестом, — без запинки отозвалось поющее горло старика в очках, зависшего в двух метрах над землей.

ГЛАВА 2

Удивление и радость. — Господин Синтез ищет в науке аналоги[41] своему случаю. — Воспоминания о пандите Кришне. — Быть может, мамонта можно было бы возвратить к жизни. — Встреча Большого-Пожилого-Господина и Рожденного-Прежде. — Преображение Земли. — Всемирная республика. — Президент Академии наук Тимбукту. — Передача флюидов[42]. — Животный мир продолжает развиваться. — Церебральные.

— Одиннадцать тысяч восемьсот восемьдесят шестой?! — громовым голосом воскликнул господин Синтез, услыхав эту потрясающую цифру. — Значит, мы в одиннадцать тысяч восемьсот восемьдесят шестом году, а я до сих пор жив?! На роду мне было написано, мне, прожившему почти целое столетие, невольно пережить свой век и очнуться, таким образом, как обломку кораблекрушения, щепе старого мира, по истечении такого времени, длительность которого разум едва решается охватить! Но зачем? И каким образом?

И ученый, ошеломленный, но одновременно и вдохновленный, пустился на поиски разрешения этой загадки. Никто ни единым звуком не нарушал его размышлений. Швед остался совершенно один: звуки его речи разогнали прочь тех, чьими заботами он был призван к жизни. На некоторое время у него появилась возможность самоуглубиться, обдумать эту фантастическую историю, прийти в себя, упорядочить мысли.

Факт воскрешения был реален, неоспорим. Это не галлюцинация, приобретшая над ним власть. Сердце стучало нормально, размышления по-прежнему были методичны, разум — ясен, мышцы приобрели прежнюю эластичность, прежнюю силу, — он жил!

Физически, то есть с точки зрения чистой науки, старик понимал, что там, на паковом льду, смерть не догнала его. И такое определение, как «воскрешение», подразумевающее возвращение к жизни после полного прекращения жизнедеятельности, отнюдь не характеризовало его состояния. Его методичный, сполна пресыщенный строгими научными доктринами[43] ум, восстал против возможности чуда.

Ему была продлена жизнь благодаря феномену[44] консервации организма — феномену, который он не мог уразуметь, чьих проявлений не знал, и не мог их приписать только холоду, погрузившему его в глубочайшую каталепсию[45].

Если бы речь шла о растениях или о животных, стоящих на низших ступенях зоологической лестницы, данный факт, при всей его необычайности, можно было бы спокойно воспринять, так как с давних пор известно много свидетельств людей, заслуживающих доверия, о продолжении жизни растений и низших организмов в латентном[46] состоянии.

Ведь известно же, что в 1853 году Рудольф передал в Египетский музей города Флоренции сноп пшеницы, выросшей из зерна, найденного в гробнице, где более трех тысяч лет назад была захоронена мумия.

Но все это пустяки, едва ли достойные упоминания, по сравнению со случившимся с ученым действительным и полным возрождением.

Известно, что еще в восемнадцатом веке Спалланцани[47] удавалось одиннадцать раз возвращать к жизни коловраток[48], всего лишь обрызгивая их чистой водой, а Дуайер оживлял тихоходок, не только высушенных при температуре 150 градусов, но еще и выдержанных в вакууме в течение месяца. Но это еще ничего не значит, если иметь в виду дистанцию, отделяющую примитивные существа от человека. В то же время, поднимаясь вверх по зоологической лестнице, мы сталкиваемся с данными, позволяющими сделать далеко идущие выводы.