Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»

— Выпускайте бычка, — машинально пробормотал Нерода и отпустил шаровары воспарившего к берлинской свободе таланта.

Лебедев выбрался из щели, привстал: в не очень чистой нижней бязевой рубахе, с вещмешком и гимнастеркой в одной руке, с ремнем и кобурой в другой. Не оглядываясь, пошел к поляне — колени присогнуты, руки с пожитками чуть растопырены.

— Обсерится, но дайдет, — констатировал Михась.

Нерода опомнился:

— Чего любуешься? А ну сваливай. И чтоб уцелел.

— Та памятаю. Успеха вам.

— И тебе. Умом живи.

— Ну.

Поборец исчез в кустах. Нерода сдернул пилотку, накинул немецкую плащ-палатку — при беглом взгляде можно и сойти за фрица. «Штурмгевер» уже в руке, остается попытаться скопировать походку затраханных жизнью немцев. Старший лейтенант устало ссутулился, затрусил в сторону облюбованной запасной позиции. К счастью, здесь, у опушки немцев практически не было: фрицы или бой вели, или самолет кинулись встречать…

* * *

Из «Готы» выбрасывали ящики с «тридцатыми» панцерфаустами.[113] Командовал майор с пехотными эмблемами. Оцепление из крепких солдат, частью с горжетами и нашивками «цепных псов»,[114] удерживало на расстоянии окруживших самолет пехотинцев и саперов. У самолета, присев на корточки, беседовали несколько офицеров — Женька пытался рассмотреть лица, но не получалось.

Земляков-Кёлер в первые ряды не лез, держался ближе к хвосту самолета, прикрываясь спинами камрадов. Солдаты по большей части стояли молча, лишь невысокий сапер тянул шею и бормотал:

— Раненых возьмут? Сначала раненых?

Груз из распахнутого брюха-гондолы «Готы» иссяк — выросшая на траве невеликая горка ящиков оптимизма не внушала. Понятно, что грузоподъемность самолета невысока. Солдаты все в том же молчании, возможно, бессознательно, напирали. Широкоплечий жандарм ощерился, отпихнул автоматом чересчур приблизившегося солдата.

— Разойтись! — в очередной раз заорал майор. — Самолеты прибудут позже, эвакуация будет проводиться организованно. Занять позиции!

Солдаты молчали. От опушки подбегали еще камрады, в затылок Землякову-Кёлеру дышал краснолицый грузный унтер-моторазведчик.

Сквозь толпу пробивались какие-то офицеры и личности в солдатской форме, но отнюдь не с солдатскими ухватками — их не пускали, перенаправляя к майору. Там говорили приглушенно, но бурно, донеслось отчетливое ругательство…

— Ведь раненых? Сначала раненых? — бормотал недоросток-сапер.

— Сначала заберут штабных, — прохрипел красномордый разведчик. — Для раненых нужна «Тетушка Ю».[115] Если она здесь сможет сесть…

Пробивалась сквозь солдат обособленная группа в камуфляже — Женька разглядел винтовку в чехле — судя по всему, снайперы. Потянулся, пытаясь разглядеть точнее…

— Раненых… у меня друг с оторванной ногой, — ныл сапер.

Майор отстранил жандарма-автоматчика, с ходу пропуская «снайперскую группу», те прямиком направились к люку «Готы»…

— На позиции! — яростно надрывался майор, перекрывая ропот солдат. — Занять оборону! Нам уже высланы самолеты. Удержите русские танки! Разобрать «фаусты»!

Один из жандармов подтащил ящик, вскрыл крышку… Разбирать гранатометы никто не спешил — солдаты завороженно смотрели в провал грузового отделения — там еще оставалось место. В молчании сидели «камуфляжные», один из летчиков откинул кронштейн, развернул пулемет — ствол старого MG-15[116] ненавязчиво уставился под ноги толпы.

Женька занервничал — Лебедева не было. Если этот художник-«передвижник» сменил курс… Или они там вообще самолет проспали? Из щели многого не разглядишь. Черт, и сделать уже ничего нельзя.

Майор пропустил двоих — те положили на ящики автоматы, спешно пошли к самолету. Облегчаются, значит. Набьют офицерами полное брюхо «Готы», взлетят…

Где же художник, чтоб ему плакатной гуашью на том свете вечно дристать…

* * *

Голгофа… Перелистывая заплесневелые, слипшиеся от крови и пота страницы истории, как редко встретишь на них благополучных рисовальщиков и живописцев. Вечная Голгофа… Андрон шире раскинул руки с вещами — пусть видят, что идет человек с истинно беззащитной и ранимой душой, вечный странник. Вид уместнее сохранять жалкий и униженный — германцы любят видеть русских пленных именно такими. Нужно, даже необходимо лицемерить и прятать гордыню. Господи, лишь бы сразу не выстрелили…

Двое немцев, ковырявших окопчик на опушке, с удивлением глянули на полураздетую фигуру и продолжили вонзать лопатки в мягкий суглинок.

— Мне нужен гауптштурмферер Клекнет, — попытался четко сказать Андрон.

Не расслышали. Или сделали вид, что не расслышали. Ничего, пусть голос на дискант сорвался, ничего. Нужно быть убедительнее. Но ничего, ничего, главное, сразу не выстрелили…