Страшно хочется пить. Хоть бы пошел дождь! Словно вняв моим мольбам, набежали тучи и стал накрапывать по-осеннему мелкий и холодный дождичек. Первой мыслью было расстелить плащ-палатку и набрать воды, но тут же подумал, а каково будет потом, в мокрой одежде? Надо немного потерпеть, скоро воды будет в избытке. А пока, подставив ладони, собираю капли дождя, пытаюсь утолить нестерпимую жажду.
Через полчаса вышел на просеку. В глубокую колею уже натекла вода. Нагнулся, напился, наполнил флягу. Прошел немного — и осушил ее до дна. Затем еще одну. Только когда выпил половину третьей фляги, почувствовал, что вода пахнет прелью.
Еще два дня и две ночи без сна и отдыха искал я своих товарищей, петляя по окрестным полям и перелескам, но леса, настоящего леса, где можно было найти их или партизан, на моем пути не попадалось.
"Они, возможно, совсем близко, — думал я, — и уже выполняют задание: минируют дороги, устраивают засады, обстреливают вражеские колонны, уничтожают связь... Но ребята, пусть даже и по очереди, отдыхают. А я один. И нет мне ни бодрящего сна, ни минуты отдыха". Засыпаю на ходу и даже сны вижу: шагают со мной рядом мои друзья. С радостью очень истосковавшегося человека называю их имена, но стоило споткнуться на неровностях ночного пути без дорог, как я просыпался и друзья исчезали.
Прошла неделя. Утро очередного дня застало меня в небольшом овраге. Укрывшись плащ-палаткой, украдкой докуривая остатки махорки и боясь заснуть хотя бы на минуту, я лежал на откосе и прислушивался. На плоском травянистом дне оврага мальчишки пасли лошадей. До вечера еще далеко. Надо набраться терпения, нельзя раньше времени обнаруживать себя. Но усталость все же взяла свое, и я заснул. Разбудила меня родная советская песня, ее звонкими голосами пели мальчишки-пастухи. Много раз и раньше слышал я эту песню, но сейчас она звучала на земле, занятой врагом, и это наполнило меня необычайной радостью.
Если завтра война, если завтра в поход,
Если черные силы нагрянут...
Песня лилась и лилась в туманной сумеречной дымке, и мне верилось, что ребята, которые поют такую песню, непременно помогут мне. Я сбросил с себя плащ-палатку, спустился к ним, поздоровался, спросил, из какой они деревни, много ли там немцев. Я стоял перед ними опухший, обросший, ребята — одни с любопытством, другие с испугом — смотрели на меня.
— А вы кто, дяденька, десантник, да? — отважился спросить один из мальчишек.
— Откуда ты взял? — ответил я вопросом на вопрос.
— А нас не обманешь, автоматы и маузеры только у десантников. Это вы устроили засаду возле Мамошки?
— Нет, ребята, там меня не было. — Я бросил взгляд на свои темно-синие гражданские брюки, заправленные в яловые сапоги, длинную ватную куртку защитного цвета и понял, что там, возле Мамошки, могли быть только мои товарищи. Ведь все мы были одеты одинаково. — А когда это было?
— Два дня назад. Фрицев много побили, ну и страху нагнали на них, конечно.
— А вы, ребята, не знаете, где сейчас десантники? — с отчаянием и в то же время с надеждой спросил я.
— Где нам знать! — Они рассмеялись: что, мол, спрашиваешь, сам прекрасно знаешь — и бросились к лошадям.
У меня все похолодело внутри — вот уедут, и оборвется последняя ниточка.
— Подождите, ребята, — попросил я. — У меня вот курево вышло, да и поесть нечего! Может, чего раздобудете?
— Принесем! — И ускакали.
На всякий случай я прошел немного вниз и расположился на склоне оврага напротив деревни. Где же теперь мои товарищи? Надо расспросить ребят получше, они народ дотошный, может, и знают, да не решились сразу сказать.
Прошло, наверное, около получаса. На окраине села раздались крики, прозвучало несколько винтовочных выстрелов, затем все стихло. Положив перед собой вещевой мешок, я раскрыл последнюю, начатую уже банку мясных консервов, извлек из нее несколько галет и неторопливо начал жевать.
Когда некоторое время спустя я поднял голову, то на противоположной стороне оврага увидел цепь вражеских солдат. Это было так неожиданно, что я успел схватить только автомат (хорошо, хоть гранаты остались в карманах) и медленно начал пятиться назад в кустарник, с ужасом думая о том, что сейчас грянет залп, и все будет кончено. Погибнуть вот так, не успев еще ничего сделать!..
Цепь немцев молча двигалась вперед. Но почему они не стреляют? Ведь ясно, что меня заметили. Вот и кустарник слева от меня зашевелился, заблестели каски немецких солдат. "Окружают, хотят взять живьем!" — пронеслось в голове. Мгновенно взвел автомат и дал короткую очередь, один из немцев упал. Началась перестрелка.
Стреляя теперь почти вкруговую, чтобы не дать фашистам подняться, перебегая от куста к кусту, я выбрался из вражеского полукольца и оказался в высоком густом коноплянике. Немцы почему-то прекратили стрельбу. Меня охватила радость: "Жив, невредим, выдержал первый бой! Жаль только, что оставил вещмешок с боеприпасами и продуктами. Может, немцы его не заметили", — подумал я, но заставить себя вернуться к месту недавнего боя не смог — страшно было.