Дерзкое предложение

Такая стратегия была бы неправильной. Малак не хотел похищать Шону и собственного сына, хотя и допускал вероятность такого варианта, силой, если иного пути не будет. Правда, в этом случае он стал бы злейшим врагом Шоны.

Малак подвел первые итоги: никто из них не хочет этой неизбежной связи и предстоящего брака, это очевидно. А нежеланный брак родителей может повредить ребенку. Он лучше кого-либо знает, каково это – расти в тени ужасного брака, и готов сделать многое, чтобы его ребенок об этом не узнал. Поэтому для Шоны было бы лучше принять неизбежное, чем вести с ним непрерывную борьбу. По крайней мере, так будет лучше для построения его отношений с сыном, которого он пока не видел, а о существовании которого услышал всего неделю назад.

– Жду тебя снаружи, – властно произнес Малак. Шона прищурилась, и он словно прочитал ее мысли. – Мои люди у каждого выхода, Шона. Так что о побеге не может быть и речи. Все, что тебе нужно, – это спросить себя, не хочешь ли ты, чтобы я заплатил твоему боссу за твое увольнение. И ведь я это сделаю. С легкостью. Потому что это ускорит процесс.

– Еще бы, кому, как не тебе, пугать меня увольнением, из-за которого мне не на что будет жить, – сказала Шона, качая головой и всем своим видом выражая ему свое отвращение. Малак вдруг обнаружил, что ему это неприятно. – Конечно, что для тебя значит работа? Тебе нет необходимости думать о том, как купить еду. Ты, наверное, считаешь, что она просто появляется на столе по волшебству.

Малак не удостоил ее ответом. Вместо этого он развернулся и вышел на улицу, где на Французский квартал уже начала опускаться ночь, а дневная жара спала. Он ожидал, что она последует за ним, но Шона этого не сделала. Она заставила его ждать. Она не только не ушла с работы, как он рассчитывал, но и проработала до конца смены, в перерывах проверяя каждый выход, о чем ему послушно докладывали его люди.

Малак почти восхищался ее основательностью и целеустремленностью.

Почти.

Когда Шона наконец вышла из ресторана и увидела, что он ждет ее, как и обещал, она вздернула свой маленький волевой подбородок и хмуро уставилась на него. Малаку потребовалось гораздо больше самообладания, чем следовало, чтобы не среагировать на это. Он похвалил себя за сдержанность, а в том, что сдержаться сможет Шона, он сомневался.

– Не знаю, о чем ты думаешь. На что ты рассчитываешь? – спросила Шона.

– Я уже тебе сказал, что будет дальше. – Малак прислонился к боку «ренджровера», на котором прибыла его охрана с аэродрома, где его ждал самолет. Вечер в Новом Орлеане был душным, таким же, как и тот пять лет назад, он это хорошо помнил. Люди, спокойные днем, вечером словно оживали и открывались веселью. В воздухе звенел смех, чуть ли не из каждой открытой двери доносились приятные звуки музыки. И посреди всего этого они с Шоной стояли и смотрели друг на друга с взаимной неприязнью.

«А ведь ты не испытываешь к ней никакой неприязни, – вдруг заговорил его внутренний голос. – Тебе просто неприятен тот факт, что ты ей не нравишься и что она демонстрирует это так открыто».

Малак предпочел не обращать на это внимания. Он не привык к тому, чтобы кто-то испытывал к нему неприязнь. Его игнорировали, его хотели – с этим он часто сталкивался. Но вот чтобы его ненавидели – это было впервые.

– Я не собираюсь становиться твоей королевой, – ответила четко Шона. – Я позволю тебе видеться с Майлзом, потому что, нравится мне это или нет, но ты его отец. Я полагаю, он заслуживает того, чтобы об этом знать.

С каждым мгновением Малаку все труднее было сдерживаться.

– Ты так полагаешь.

– Ты для меня всего лишь случайный знакомый из бара, – тихо сказала Шона, не сводя с него глаз. Ее слова обрушились на него словно удар. А ведь это была правда. – Мне и тогда ничего от тебя не было нужно. Не надо и сейчас. Я не ожидала снова тебя увидеть.

– Ясно. – Каждая линия ее тела была вызывающей. Та искра, что вспыхнула между ними в баре много лет назад, не давала Малаку покоя, тлея где-то в глубинах его души, и ему это совсем не нравилось, потому что желание владеть ею только усложнило бы дело. – Но я вернулся. Я не могу понять одного: почему ты так безжалостна к своему ребенку? Почему ты предпочитаешь воспитывать его в тяготах и невзгодах и запрещаешь участвовать в этом процессе мне?

– Тяготы и невзгоды, – усмехнулась Шона. – Кто бы говорил о тяготах и невзгодах? Да что ты о них знаешь?

– Ты должна понимать, что я могу обеспечить его тем, о чем ты только можешь мечтать. Какая мать такого не захочет?

– Мой сын ни в чем не нуждается, – спокойно сказала Шона. – Он счастливый ребенок. Хороший сын. И он мой.

– Чего хорошего в том, что он твой, если это означает необходимость обращаться в органы соцопеки для получения пособия? Если его мать должна пахать ради чаевых в таком заведении? – Малак кивнул в сторону ресторана.

– Ты считаешь ниже своего достоинства добросовестно трудиться на своем месте.

– Разве вопрос в добросовестности, Шона? Или в собственной неуступчивости?

Шона закатила глаза.