Дерзкий рейд

Вскарабкаться наверх и остановить поезд!.. Внимательно и сосредоточенно он стал рассматривать крутой, лобастый склон насыпи, поросший редкой травой. Всего несколько аршин отделяли его от стальных рельсов. Преодолеть это расстояние стало целью жизни. Огромный мир с его борьбой и ненавистью, радостью и любовью сжался и сузился до этих нескольких аршин.

Теперь Звонарев не спешил. Наученный горьким опытом, он хотел действовать только наверняка. Сил осталось слишком мало. Большое тренированное тело моряка, которым он гордился и — чего греха таить! — иногда хвастался, сейчас почти перестало повиноваться. Руки и ноги стали словно ватные. Тягучая слабость окутала его, обволокла липкой паутиной. От каждого неосторожного движения вспыхивала с новой силой незатихающая боль.

Звонарев долго смотрел на лобастый склон насыпи, изучая каждую чуть заметную впадинку, каждый камень, о который можно опереться, каждый куст травы, за который можно схватиться. Он четко наметил маршрут движения, прочертив его мысленно по насыпи, постепенно поднимаясь до самого гребня. Такой путь будет длиннее, потребует больших сил, но зато он более надежен. К тому же и трава немного подсохла, и земля стала тверже.

«Вперед!» — снова скомандовал Звонарев сам себе и, превозмогая новый приступ боли, пополз вверх. В ушах загудело, словно он нырнул на большую глубину, в глазах посерел и поблек солнечный день. Кто-то назойливо стал колотить молоточками в виски, а в голове снова волнами пошел туман. Но Звонарев полз. Сантиметр за сантиметром. Сначала вытягивал правую руку вперед, цеплялся пальцами за землю, за траву. Потом поднимал левую ногу, упирался каблуком. Выводил левую руку вверх и, укрепившись таким образом, перетягивал слабое и непослушное тело. Продвинувшись немного вперед, делал длительные остановки, отдыхал, набирался сил. И снова полз… Полз… Полз…

— Еще немного… — шептал обескровленными губами. — Еще чуть-чуть.

Когда, наконец, Звонареву удалось добраться до гребня насыпи, он, опершись на него руками, несколько минут отдыхал. Торжествуя свою победу, моряк дышал запахом просмоленных и залитых мазутом шпал, знакомым и родным запахом согретой солнцем стали, ибо рельсы пахли почти так же, как броня крейсера. Солнце стояло высоко и припекало по-летнему. Пот застилал глаза Ивану, стекал струйками по лицу, пряди волос прилипли ко лбу. Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело вырваться наружу.

— Выполз. Все-таки выполз…

Собравшись с силами, моряк вытянул на гребень свое тяжелое обескровленное тело. Потом уцепился руками за теплый рельс и, дотащив себя к нему, прижался щекой к раскатанной и надраенной до блеска колесами вагонов стальной линии. И снова перед глазами заскользили разноцветные круги, постепенно превращаясь в серую пелену, его охватила странная легкость, притупилась боль, и он поплыл куда-то в темноту…

Летний день долгий. Жаркое светило, обойдя полнеба, начало медленно двигаться к закату, опускалось, словно хотело заглянуть в лицо моряку, потрогать его своими лучами. Звонарев постепенно приходил в себя. Жизнь цепко еще сидела в его большом молодом теле. Однако у него уже не было сил, чтобы открыть глаза, пошевелить рукой. Он лежал, прижавшись щекою к рельсу, и тяжело дышал. И слушал. Где-то близко громыхали раскаты грома. А может быть, то стреляли пушки, рвались снаряды. Сознание почти прояснилось, и почему-то больше он думал о прошлом. Звонарев перекручивал, словно тяжелый трос, в своей памяти длинную цепочку дней, отыскивая все начало того узелка, который и привел его к такому концу. Найти узелок оказалось довольно-таки просто.

Все началось в тот ветреный и холодный декабрьский день, когда комиссар крейсера, в прошлом слесарь с Путиловского завода, объявил на судовом комитете, что создается орган диктатуры пролетариата для защиты безопасности Советов, имя тому органу — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Сказал, что пришла бумага, по которой надобно выделить сознательного и надежного моряка в ту комиссию. На судовом комитете все в один голос сказали, что послать надо Ивана Звонарева, потому как он человек проверенный и стойкий большевик, сознательный борец за народное дело, принимал участие в штурме Зимнего дворца и самолично, в качестве добровольного конвоира, сопровождал арестованных министров до дверей камеры. Что говорить, заряжающий носовой шестидюймовой пушки Иван Звонарев был весьма польщен доверием матросского братства и с охотой пошел на берег выполнять революционный долг.