Дерзкий рейд

Несколько дней назад он только смутно чувствовал пробуждение инстинкта и даже слегка посмеивался над собой: «Вот никогда бы не думал, что у меня могут просыпаться детские страхи!»

Но когда одолели глинистую равнину и на краю такыра, там, где начинается редкий саксаульник, наткнулись на белесые скелеты пятерых людей и чуть в стороне — лошадей и верблюдов, у видавшего виды Бернарда по спине пробежал неприятный холодок.

Он видел, как сошел с коня охотник Жудырык, как упал на колени и долго бормотал странные восклицания на своем варварском языке. Сначала Бернард думал, что аксакал просто причитает над прахом людским, но через некоторое время бойцы отряда передавали из уст в уста:

— Старик знавал тех людей!

Джангильдинов тоже сошел с коня и стал рядом с аксакалом в скорбном молчании. Колотубин последовал его примеру. В густой, как шерсть, жаре глухо звучали слова Жудырыка, который по имени обращался к каждому скелету, и от его голоса становилось жутко. Пустыня показывала свое угрюмое могущество.

Бернард, не слезая с верблюда, молча рассматривал скелеты, на которых кое-где местами еще держалась истлевшая одежда, ржавый кинжал, позеленевшие патроны и полусгнивший ковровый мешок. Из его дыр бойцы высыпали на жаркий песок вспыхнувшие огненными бликами золотые монеты…

— Они ушли десять лет назад в благородную Хиву, у них был большой караван, — тихо вспоминал Жудырык. — Меня тоже звали, особенно вот он уговаривал. — Аксакал показал на скелет человека с короткими ногами, рядом с ним лежало поржавевшее охотничье ружье. — Обещал хорошо платить… Они ушли в Хиву, и больше никогда и никто их не видел. Такова воля аллаха!.. Только с тех пор никто не ступал по этой тропе на Устюрт.

И снова старый охотник вздымал руки к небу, подносил ладони к лицу и проводил ими по щекам и бороде, как бы совершая омовение, и глухим гортанным голосом произносил слова молитвы.

Потом, немного успокоившись, Жудырык долго рассматривал кости, бродил вокруг, в редких зарослях саксаульника, и на бугристых песках читал следы разыгравшейся много лет тому назад трагедии…

Испокон веков пустыня говорила с человеком языком следов. Она лежала перед зоркими глазами охотника, словно раскрытая книга на песке. Пусть прошло много зимних дождей и пронеслось много песчаных бурь. Они стерли подробности, убрали следы стервятников и мелких хищников, что лакомились доставшейся им добычей. Однако пески сохранили следы большой беды. И Жудырык был первым, кто за прошедшие десять лет их увидел и прочел.

— Караван шел не в Хиву, а уже возвращался назад, в родные края. Люди шли довольные, везли женам и родственникам подарки, а в ковровых хурджумах прятали деньги, — тихо рассказывал Жудырык, словно трагедия разыгралась на его глазах. — Но на Устюрте караван стал пленником безмолвных барханов и сухой степи. Пустыня шутить не любит, потому она так сурова и малоприветлива. Она круто обошлась и с пятью несчастными. У них кончилась вода, а до колодца было далеко. Нет, они не сбились с тропы, они шли правильно. Только их лошади устали, а верблюды обессилели. Но люди шли по тропе к такыру, они знали, что там есть колодец.

Здесь, в саксаульнике, пятеро остановились на последний ночлег. Зарезали верблюда и выпили его кровь. Вот он лежит, голова у него откинута. Но кровь не утолила жажды… Кони тоже не могли двигаться, и пришлось их прикончить. Несколько дней путники питались сырым мясом, но примчался афганец — песчаная буря.

— Отец, почему вы решили, что пришел большой ветер?

— Посмотри на голову каждого. Видишь, они закрыли свои лица платками и полами халатов, от которых остались истлевшие кусочки.

— Вижу, отец.

— Теперь смотри, как они лежат. Так близко друг к другу ложатся на склоне бархана, когда надвигается буря.

— Отец, значит, их засыпало песком?

— Верно, сын, и я тоже сказал, что они стали пленниками пустыни. Они были мудрые люди и правильно легли, только потом ветер переменил направление, а никто из пятерых не знал о том. Они лежали под песком и ждали конца бури и начала спокойствия. А дикий ветер собрал много песка и сделал здесь большой бархан. Очень большой бархан. Песок лег им на спины, и они не смогли двигаться. Такова воля аллаха, он похоронил их в песках.

— Отец, а куда девался тот бархан?

— Через три или четыре весны сюда снова пришел сильный ветер и распушил высокий бархан, разровнял пески. Открыл людей, открыл саксаул. И тогда эти саксаулы, заснувшие в песках, стали оживать. А люди не имеют длинных корней, чтобы питаться соками земли. Они потеряли жизнь… Аллах ее дал и аллах взял.

Откуда ни возьмись, появилась черепаха. Крупная, похожая на большой плоский камень, она выползла из-за корявого ствола саксаула. Тускло поблескивал толстый глинисто-серый панцирь. Вытянув морщинистую, старушечью голову, она равнодушно проковыляла на корявых лапах мимо скелетов, ухватила стебелек засохшей травы и двинулась дальше.

Бойцы молча смотрели на жительницу пустыни, которая, возможно, была очевидицей трагедии.