Дерзкий рейд

— Мне все едино, что песок, что пыль. Главное, товарищ комиссар, что кругом дерева растут. Конечно, они тутошной породы, не то что у нас, на Урале. Они не похожи ни на сосну, ни на ель, и далеко им до березы и дуба. А все же дерева! Там, где дерево растет, человек никогда не пропадет, всегда пропитание разыщет. Верно говорю?

— Да, леса тут особенные, ничего не скажешь.

— Я, товарищ комиссар, мыслю одну обкатал.

— Выкладывай.

— У нас впереди разведка идет, кругом боевое охранение, разъезды красноармейские. Ну, еще передовой отряд, что выбирает место для ночлега. Так давайте еще группку одну соберем… из бывших охотников.

— Для чего?

— Лес же кругом, товарищ комиссар, на многие версты тянется. В нем наверняка дичь всякая водится. Край тут непуганый! В красноармейский котел мяса добавится. Утром сегодня встал на зорьке, и что ты думаешь! На взгорке табунок длинноногих козочек, шустрые такие, мордочки острые. Хотел было пальнуть из винтовки, да приказ — нельзя. Заложил я пальцы в рот да как свистну! Они вздрогнули, повернули в мою сторону головы, а потом как дадут стрекача!.. Словно ветром их сдуло. А можно было бы и не упускать их, к чему и весь разговор.

— Надо подумать.

— Только для общей пользы, Степан Екимович! Всем незачем пальбой заниматься, приказ правильный. А для охотников, людей привычных к лесу, отдельное разрешение сделать надо.

— Ты, конечно, доброе дело предлагаешь. — Колотубин подыскивал подходящие слова, чтобы не охладить Матвеева. — Однако же, кроме лесной дичи, вокруг наверняка шляются охотники иного сорта. Отряд наш разыскивают. Обстановку сам понимаешь. Так что давай я с командиром посоветуюсь, он здешние края получше нас с тобой знает. — И добавил с легкой улыбкой: — Поехали, а то к котлу опоздаем и без каши останемся.

— Да, заговорились мы. — Матвеев стегнул плеткой лошадь. — А охотников я все же соберу, комиссар, лады?

— Собирай.

3

Рука заживала быстро, но Бернард продолжал старательно бинтовать ее, чтобы все видели: московский чекист пострадал от предателя. Сумрачный Чокан принес и молча дал ему яркий из местного шелка платок, и Бернард соорудил удобную повязку, обмотанная бинтом рука покоилась в ней, как в люльке. Кашевар-татарин из первой сотни, из котла которого питались руководители отряда, накладывал всегда Брисли в чашку жирные куски мяса и весело подмигивал узенькими подслеповатыми глазками, приговаривая:

— Ешь, начальник! Сытый еда — самый наилучший лекарь.

Перед выходом в степь к Бернарду подошел комиссар, участливо спросил, кивая на забинтованную руку:

— Как там, Звонарев, дырку затянуло?

— Полегче стало, ночами уже не беспокоит, — ответил Бернард, — пройдет скоро.

— Ты не ерепенься, побереги руку. На фронте видали мы, как сначала пораненный наплевательски относился к маленькой дырке на руке или ноге: подумаешь, мол, пулей там задело, осколком чиркнуло. В маленьких и неглубоких ранах как раз всегда опасности кроются, незаметно там вызревают, как огонек в куче опилок. Сначала тлеет да тлеет потихоньку, потом как шибанет пламенем. В ране тоже огонь бывает, только он антоновым называется, может, слыхивал? Синим цветом по коже идет… Сначала вроде струны, а там, глядишь, руку или ногу доктора у человека уже отнимают…

— Антонов огонь? — Бернард пожал плечами, мысленно напрягая память, стараясь понять, что кроется за таким незнакомым для него сочетанием слов, какая болезнь.

— Кровь, говорят, портится у человека. По-научному гангрена называется, — пояснил комиссар.

— Да, гангрена очень опасная штука! — утвердительно закивал Бернард.

— О чем тебе и говорю, побереги руку.

Бернард уверял, что у него ничего опасного нет, что рана затянулась и в скором времени заживет:

— У меня всегда быстро проходит!

— Ты не форси, Звонарев, дело серьезное, и дорога дальняя нам предстоит. Как ехать думаешь, на повозке или коня возьмешь?

Бернард изобразил на лице задумчивость, словно он только сейчас, после заботливых слов комиссара, подумал о себе. На самом же деле уже давно и твердо принял решение достать себе верблюда. Путь долгий. Да и на всякий случай, если уходить придется, на двугорбого можно положиться, не зря же их называют «кораблями пустыни». И вслух сказал:

— Верблюда мне. Если можно, конечно!..

Колотубин, ожидавший, что тот будет просить подводу, а раненый мог на нее рассчитывать, тем более что уже имел отдельную арбу, сразу же согласился:

— Верблюд так верблюд. Выбирай любого, хотя они все на один манер скроенные.

Так Бернард стал обладателем верблюда.

Верблюд оказался тихим и покладистым, беззлобным и добрым животным, которое безропотно выполняло его любое повеление. Высокое и довольно широкое седло, укрепленное на спине меж двух горбов, чем-то напоминало Бернарду два жестких с кожаным сиденьем стула, поставленных впритык одно к другому. Он вспомнил, как в детстве в далеком Плимуте не раз сдвигал стулья и, сев на них верхом, мысленно мчался по прериям и саваннам.