Держи на Запад!

Велосипед МакМиллана и его несколько усовершенствованный аналог, рисунок неизвестного художника примерно 1869 года

В начале 1860х годов француз Лалмо (а не Лаллемент и не Лалман, как полагают некоторые переводчики и копирайтеры, видя французскую фамилию Lallement) додумался снабдить костотряс педалями, которые поставил на переднее колесо. В мастерской Мишо в Париже начали производить первые педальные велосипеды.

Лалмо в 1866 году переехал в Штаты и в апреле подал заявку в Патентное Бюро.

велосипед Лалмо

Дэн ухитрился запатентовать велосипед с цепной передачей на заднее колесо на два дня раньше, да еще, вот наглость, под придуманным французом названием bicycle. И, добавим для точности, почти за двадцать лет до того, как в реальной истории запатентовали такую велопередачу. Хотя цепная передача была поначалу несовершенна, все же привод на заднее колесо оказался безусловно удачнее. В результате Дэн практически в зародыше ликвидировал прелестных веломонстров типа «пенни-фартинг» (огромное переднее колесо и крохотное заднее). Бабочки — они такие нежные…

Велосипед «пенни-фартинг», примерно 1880е годы

8

— Как игрушка — дороговато, — с сомнением сказал Барнетт, посмотрев, как я катаюсь на свеженьком, вот только прямо сейчас со сборочного стола, велосипеде. — Я, конечно, все документы отослал, но сомневаюсь, что на велосипеды будет большой спрос. Явно не хватает еще одного колеса для устойчивости.

— Как раз для устойчивости — третье колесо будет лишнее, — сказал я.

— Надо быть циркачом, чтобы на этой фитюльке ездить, — покачал головой Барнетт. — Я бы не рискнул.

Я помимо воли посмотрел на покалеченную ногу юриста.

— До ранения, разумеется, — поправился Барнетт.

Я оглянулся:

— Эй, Дик, — подозвал я подростка, который работал в должности «подай-принеси», пока больше ничего толкового не умея. — Можешь кататься, — ткнул я пальцем в велосипед.

Дик в сомнениях посмотрел на машину. Нет, покататься на велике он, разумеется, хотел, но не в рабочее же время? А после работы вдовая мать обычно нагружала его уймой поручений, и тут уже не до велосипедов.

— Сейчас катайся, — сказал я и повернулся к Барнетту: — Засекай время, за которое он ездить научится.

Барнетт вытянул из жилетного кармашка часы и глянул на циферблат.

Полчаса спустя, когда на завод прибыл Фицджеральд, Дик нормально ездить еще не научился, но стало ясно, что к концу дня непременно научится.

— Испытываем и заодно выясняем, за какое время можно научиться ездить, — объяснил я происходящее Ричарду. — Хотя, конечно, тут еще конструировать и конструировать…

Ричард протянул мне письмо.

— Я по дороге заглянул на почту, — объяснил он. — И еще хочу показать тебе одну вещь…

Это был бильярдный шар. В середине девятнадцатого века их делали из слоновой кости, да и не только их: клавиши для фортепиано, ручки вилок и ножей, пуговицы, искусственные зубы… В те годы вообще казалось, что слоны в Африке никогда не кончатся. Как и бизоны в Америке, кстати.

— И что? — спросил я, пытаясь понять, как ко мне относится шар.

— Это новая слоновая кость, — пояснил Ричард.

— А в чем отличие от старой? — спросил я.

— В том, что слоны к этой кости не имеют никакого отношения, — объяснил Ричард. — Это вообще не кость. Паркезин. Производится в Англии компанией некоего Александра Паркса.

Никогда раньше я не слыхал о паркезине. Надо полагать, этот самый Паркс прославиться так и не сумел, хотя и первое слово в производстве пластмасс все-таки сказал. Или не первое? Я мысленно укорил себя, что практически не интересуюсь, что там сейчас творят химики.

— А они только вот такие шары производят? — пробормотал я. — Пленки они не пробовали делать?

Из ранних пластмасс я помнил только эбонит и целлулоид. Какое отношение паркезин к целлулоиду имеет, я совершенно сейчас не имел понятия, но подозревал, что непосредственное.

— Нитроцеллюлоза там каким-нибудь боком используется? — спросил я. — Не в курсе? Эх, надо поискать в магазине книжек по химии, а то я если что и знал, то уже давно забыл. Нитроцеллюлоза, нитролаки… тринитротолуол… хотя что я, зачем нам взрывчатка?

— Какая взрывчатка? — переспросил Ричард.

— Тринитротолуол, — повторил я.

— Тринитротолуол, — сказал Ричард, — это желтая краска для текстильной промышленности. Не очень хорошая, нестойкая. В Германии производят. Я, знаешь, последнее время про краски много читаю, чтобы еще на какую-нибудь парижскую зелень не нарваться.

— Тринитротолуол, — зачем-то объяснил я, — это очень хорошая взрывчатка. Не взрывается от любого чиха, как нитроглицерин.

— Почему же немцы об этом не пишут?

— Засекретили, может быть? — предположил я.