Держи меня

— Нет, мама, нет, не говори ничего, — голос вдруг обрёл силу, — Где он? Где Вадик? Мама-а-а…

Вот именно тут я и просыпаюсь. Естественно, сто девяносто седьмой раз своим бешенным криком бужу свою несчастную мать. И все повторяется сначала.

Молнией в мозг врывается мысль о том, что я никак не могу пережить, о том, что никогда не смогу забыть.

Вероника умерла на месте.

Вадим еще целые сутки пытался жить… Но не смог…

А я… я смог. ЗАЧЕМ? Для кого? Я не спас его. Не закрыл своим телом. Я не отдал за него жизнь. Я не держал его за руку, когда он уходил…

Та тварь на черной машине погибла на месте только по одной причине — он был не пристегнут. Вылетел через лобовое стекло и напоролся головой на острый кусок металла от дверцы моей машины. Мне было жаль слышать это. Но не потому, что человек погиб, а потому лишь, что своей смертью он лишил меня смысла дальнейшего существования.

Два месяца я молчал. Ну, по ночам — это же не в счет? Я не хотел говорить. Потом до меня, наконец-то, дошло, что мать-то ни в чем не виновата. Ради нее, только ради нее стал выдавливать из себя слова.

Чувствительность так и не вернулась к ногам. Хотя, врачи говорят, что шансы есть. Нужна операция. Но чтобы она прошла успешно, мне нужно самую малость — просто захотеть жить.

Зачем?

2. День, несмотря ни на что…

Как же стыдно! Говорят, человек привыкает ко всему. Не верю. Уже почти полгода мне приходится по вечерам убирать подъезды соседних домов. А я все никак не привыкну. Вот она я — красавица: в старом спортивном костюме, кепке, надвинутой на глаза, с моими неизменными спутниками — тряпкой и ведром!

Нет, это, к счастью, не основной мой заработок. Я, вообще-то, работаю в банке в отделе кредитования, чем очень горжусь. Спасибо папе, что я успела выучиться. Уже болел, а на работу все равно ходил. Последний курс доучивалась уже без отца — было очень тяжело, потому что мама, после его смерти тоже начала болеть. Ей пришлось бросить свою работу, перейти, так сказать, на легкий труд — она стала консьержкой, ну, еще поначалу полы мыла в подъездах. Денег катастрофически не хватало. Сейчас мыть подъезды она не может — сердце и давление не позволяют. Но потерять эту, пусть даже не очень доходную, работу, я не могла нам позволить. Тем более, что убирать можно в свободное от основной работы время.

Теперь вместо мамы это делаю я. Очень боюсь каждый раз, что кто-нибудь из клиентов банка меня узнает. Поэтому одеваюсь так, чтобы быть как можно незаметнее, а волосы заплетаю в косу и прячу под кепку. В уши наушники, чтобы сделать работу побыстрее и не принимать так близко к сердцу. В ушах звучит:

В бесконечность одиноких дорог
Нас приводит ветер наших тревог
Где найти нам то волшебное средство
Что согреет наши сердца…
Держи меня покрепче…[1]

В ушах музыка… А я сама в известной всем, кто когда-либо мыл полы, позе, наяриваю ступеньки (шваброй тут не получится). В этом доме я особо не люблю мыть полы. Потому что здесь живет мой бывший одноклассник, с которым в школе у нас были отношения, мягко говоря, не очень. Пару раз я уже сталкивалась с ним. Он прикалывался, ему было смешно. Я, стиснув зубы, делала вид, что мне все равно.

Оставалось домыть первый этаж… По ступенькам вниз… Дверь подъезда открылась. Нет, оглядываться я не буду… Чуть посторонилась, давая пройти. Но вместо того, чтобы прошагать по только что вымытым мною ступенькам вверх (и снова натоптать, как делают многие), неожиданно для меня, человек шагнул ко мне сзади, молча схватил за бедра и ткнулся своим телом, а точнее, одной частью этого тела, в ягодицы, совершая всем известные пошлые мерзкие движения. От ужаса не удержавшись, я почти ударилась лбом о ступеньку. Но успела подставить руку. Вскрикнула, оборачиваясь, вырываясь всем телом:

— Отпусти, козел!

Он захохотал. Конечно, это снова был Сашка. Сволочь! Тварь такая! Обернулась с грязной тряпкой в руках, и наотмашь прямо по наглой улыбающейся морде, да изо всех сил. Удар получился что надо. Правда, о последствиях я как-то не подумала. А они не заставили себя долго ждать. Он вжал меня в стену с ревом и занес кулак. Зажмурилась. Мелькнула мысль: «Как же я завтра на работу пойду? С синяками…» Но он не успел ударить. Вновь открылась дверь и местная бабулька, увидев происходящее, запричитала, спасая мое лицо, и, в некоторой степени, гордость (все-таки последнее слово осталось за мной).

— Сашка, что же ты делаешь, подлец! За что девочку обижаешь?

Он отпрянул, сплюнул на уже помытую ступеньку и поскакал вверх, к своей квартире, матерясь на весь подъезд. Старушка, сочувственно покачала головой, посоветовала мне (вот же ж, божий одуванчик!) в следующий раз бить Сашке по яйцам, и пошла домой.