Держи меня, Земля!

— Он не против. У него нет права голоса. Но о том, что он взял на себя опеку над моей женой, пока я активно самоустраняюсь, мне сказал даже врач. Благо мы с доктором старые знакомые ещё с тех времён, как я лично занимался организацией всяких учёб да семинаров, а он был нашим консультантом по «Женскому здоровью».

— Стёпа возит твою жену на осмотры? — усмехнулась Лера, вспоминая про тот огрызок в машине.

— И не только. Но я совершенно не настроен говорить про этих двоих, — Кирилл выдохнул. Кровать снова заскрипела.

— А про твоего брата можно задать тебе несколько вопросов?

Лера тоже сидела на постели, глядя, как за окном беснуется ветер и раскачивает скелеты деревьев на фоне серого неба, по которому совершенно невозможно было понять, какое сейчас время дня.

— Спрашивай, счастье моё. Тебе всё можно, несмотря на то, что я расстроен, даже зол. Это не из-за тебя. А Игорь был светлым и чистым человечком. О нём мне говорить всегда приятно.

— Скажи, он уже родился с отклонениями или это выяснилось потом? — Лера потянулась к приготовленной хурме, но подумала, что может испачкать документы, разложенные на кровати, и передумала. Отщипнула виноградинку.

— А как у грудного ребёнка можно выявить отклонения умственного развития? — Кирилл тоже чем-то захрустел, похожим на сухарик. — Конечно, нет. Всем казалось, что он растёт обычным малышом. В меру общительным. В меру развитым. Но потом он заболел, и это спровоцировало его проблему.

Лера посмотрела на фотографию. Старенькую, немного пожелтевшую. Симпатичному мальчишке на ней года три. Озорной взгляд, счастливая улыбка, в зубах зажат карандаш. И рисунок перед ним. Домик, дым из трубы. Обычный детский рисунок обычного нормального ребёнка.

— А что спровоцировало? Какое именно заболевание?

— Мама говорила, что это была прививка, — вздохнул он, поперхнулся своим сухарём, закашлялся. — Но врачи уверили, что прививка послужила лишь толчком, что всё дело в генетике. А мама у меня не из тех людей, что правды добиваются силой. Мягкая, интеллигентная, очень спокойная. Она доверилась врачам.

— А бабушка? Дед? Он не выглядит у тебя робким.

Пока Кирилл снова откашливался, потом шипел открытой бутылкой воды, пил, Лера пробегала глазами газетную статью о страшных последствиях прививок. Но вырезка была довольно свежей, не тех махровых лет, когда Игорю могли ввести такую же роковую вакцину. Рядом лежали и записи из его медицинской карты, в которой было указано, что на АКДС у него наблюдались субфебрильная температура, жидкий стул на десятый день. Госпитализация.

— Дед с бабушкой тогда устроили целое расследование, чтобы выяснить правду, — напомнил о себе Кирилл. — Но толком ничего не добились. Конечно, если бы что-то и было, врачи всё равно скрыли бы. И карточку потеряли, и записи удалили. Но когда стали выставлять виноватой мою мать, отец рассвирепел и запретил деду лезть. Здоровье Игорю уже было не вернуть. А потом родился я, и в страхе, что со мной может повториться то же самое, меня с детства таскали по всем врачам, каким только можно, и вклеили мне в анамнез эту «олигофрению в стадии дебилизма», которую к тому времени поставили брату.

— А что думала по этому поводу твоя жена?

— Ты опять? — усмехнулся Кирилл. — Она у меня как Мичурин. Считает, что не стоит ждать милостей от природы. Маминым рассказам она не доверяла, потому что все матери предвзяты, и моя могла не обратить внимания на отклонения у ребёнка. В прививки и Пастера, наоборот, верит, как в богов, считая пользу от них несравнимой с возможными рисками, осложнения — единичными случаями и страхи преувеличенными. К тому же дед всё время травил её за эту озабоченность детьми, да и не только. И всегда говорил, что были у нас в семье дебилы и похлеще меня.

— Не удивительно, что они не общались, — засмеялась Лера. — Надеюсь, эта ваша генетическая экспертиза даёт стопроцентный результат?

— Иначе бы она её и не затевала, — горько усмехнулся Кирилл. — Хотя я, признаюсь тебе, именно на это давил, когда последний раз отговаривал её беременеть. Но она, — он выдохнул, — умеет говорить красиво и убедительно, когда хочет. Убеждала, что делает это ради меня. В общем, что теперь об этом. Буду воспитывать. Ребёнка я, конечно, не брошу. Не представляю пока, как это будет. Да и не хочу представлять. Невыносимые ощущения, когда всё время чего-то ждёшь. Я словно живу на вокзале, и мой поезд слишком задержался в пути.

— Кир, — подавила Лера вздох и стала собирать разбросанные по кровати бумаги. — Прости, что я тебя расстраиваю. Но я не могу всё вот так бросить. Просто бросить и уехать.

— Я тебя и не прошу, — он снова вздохнул. Снова скрипнула кровать. Он встал. Зашлёпали по полу босые ноги. — Я подумал, что, наверно, сам к тебе приеду.

— Приедешь ко мне?! — замерла Лера. — Но…

Она не знала, что сказать. Не знала даже, что она чувствовала, настолько это прозвучало неожиданно.

— Ты словно испугалась, — остановился он. Хлопнула дверца холодильника, пока Лера пыталась собраться с мыслями. — Или мне показалось? Не хочешь, чтобы я приезжал?