Держи марку!

– Всегда нужно двигаться быстро, господин Шпулькс, никогда не знаешь, что следует за тобой по пятам.

– Ха, верно! Кхм… хороший девиз, господин фон Липвиг, – сказал Шпулькс, неуверенно ухмыляясь.

– А пятипенсовые и долларовые – послезавтра, пожалуйста.

– Не расшибись такими темпами! – сказал Шпулькс.

– Нужно бежать, господин Шпулькс, нужно лететь!

Мокриц поспешил обратно на Почтамт так быстро, насколько позволяли приличия. Ему было немного стыдно за себя.

Мокрицу понравились «Цимер и Шпулькс». Ему нравились конторы, где можно было встретиться лицом к лицу с человеком, чье имя написано на двери. Это говорило о том, что заправляют здесь, скорее всего, не жулики. Ему нравились и большие, крепкие, непоколебимые рабочие, в ком он видел все те черты, которых ему так недоставало: надежность, солидарность, честность. Станок незачем обманывать, молоток не оставишь в дураках. Вот они были хорошие люди, не то что он…

Одна из причин, по которым они были не то что он, крылась в том, что в данную минуту ни у кого из них под сюртуком скорее всего не лежали пачки украденных бланков.

Не стоило ему этого делать, правда же, не стоило. Да вот только господин Шпулькс был добродушный и открытый человек, и рабочий стол у него завален образцами его выдающейся работы, и когда рабочие собирали станок для перфорации, все были так заняты и не обращали на Мокрица никакого внимания, вот он и… прибрался. Он просто не сдержался. Он был жуликом. На что рассчитывал Витинари?

Когда он вернулся, почтальоны как раз возвращались на Почтамт. Грош поджидал его с нервной улыбкой на лице.

– Как наши дела, почтовый инспектор Грош? – бодро поинтересовался Мокриц.

– Грех жаловаться, сэр. Есть даже хорошие новости. Люди дают нам письма, чтобы мы их отправили. Пока немного, и некоторые, как бы это сказать… хулиганские. Но мы брали со всех по пенни, сэр. Итого семь пенсов, – гордо объявил он и протянул ему монеты.

– До чего урожайный выдался день! – сказал Мокриц и, сунув письма в карман, забрал монеты.

– Не понял?

– Ничего, господин Грош. Молодцы. Гм… ты сказал, есть даже хорошие новости. Что, есть и какие-то другие?..

– Ну… не всем понравилось получать почту, сэр.

– Ошиблись дверью? – предположил Мокриц.

– Вовсе нет, сэр. Просто старым письмам не всегда рады. Особенно когда это, например, завещание. Завещание, когда надо приходить за вещами, – добавил старик многозначительно. – И, например, вдруг оказывается, что не той дочке достались мамины сережки двадцать лет назад. Бывает и так.

– Ну надо же.

– Пришлось звать на помощь Стражу. Как написали бы в газетах, на Ткацкой улице произошла потасовка. Вас, кстати, дожидается дама, сэр. Она в вашем кабинете.

– Не одна из дочерей, надеюсь?

– Нет, сэр. Она пишет для «Правды». Только они все врут, сэр, хотя кроссворды очень даже приличные, – заговорщически добавил Грош.

– А я ей зачем?

– Почем мне знать, сэр. Может, потому что вы почтмейстер?

– Ступай и… предложи ей чаю, или я не знаю… хорошо? – сказал Мокриц, похлопывая себя по карманам. – А я пойду и… соберусь.

Две минуты спустя, надежно припрятав краденую бумагу, Мокриц зашел в свой кабинет.

Господин Помпа стоял у двери, уставившись огненными глазами прямо перед собой, в позе голема, чье единственное задание на данный момент – просто быть. Женщина сидела напротив стола Мокрица.

Мокриц смерил ее внимательным взглядом. Несомненно привлекательная, но одетая с намерением скрыть это, тем самым искусно подчеркивая. Турнюры по какой-то неведомой причине снова были на пике городской моды, но в наряде девушки единственной данью этой тенденции был валик под юбкой, который придавал филейной части определенную вздернутость, не вынуждая при этом носить по двадцать семь фунтов нижних юбок опасно нашпигованных пружинами. Светлые волосы были собраны в сетку – еще один удачный штрих, – а на макушке, не играя на первый взгляд совершенно никакой роли, примостилась модная, но не броская шляпка. Вместительная сумка была брошена на пол, на коленях лежал блокнот, а на пальце было обручальное кольцо.

– Господин фон Липвиг? – бодро сказала она. – Меня зовут госпожа Резник. Я из «Правды».

Ага, обручальное кольцо, а фамилия девичья, подумал про себя Мокриц. Тут нужно осторожно. У нее, похоже, Взгляды. Руку не целовать.

– Чем я могу служить «Правде»? – спросил он, присаживаясь, и улыбнулся неснисходительной улыбкой.

– Ты действительно планируешь разослать все эти залежи почты?

– Если это в принципе возможно, то да, – ответил Мокриц.

– Зачем?

– Это моя работа. Дождь, снег, мрак ночи – все, как написано при входе.

– Тебе известно о волнении на Ткацкой улице?

– Я думал, там была потасовка.

– Ситуация усугубилась. Когда я уходила, горел дом. Тебя это не беспокоит? – госпожа Резник занесла карандаш над бумагой.

С невозмутимой миной Мокриц лихорадочно соображал.